С.А. Корытин - Пуст карман, да красив кафтан
Хотя название Института начиналось со слова «Всесоюзный», он, находясь в Центросоюзе, оставался ведомственным. Все начиналось в Центросоюзе и все замыкалось на нем. С переходом в РАСХН положение изменилось. Наш директор отчитывался главе Академии, а тот являлся заместителем чуть ли не самого президента страны. То есть каждое сказанное вскользь слово, могло быть судьбоносным для Института и всего охотничьего дела. ВНИИОЗ вышел на широкую арену: теперь ему нужно было стать во главу научных охотоведческих дел государственного масштаба, думать за всю страну. Широты взгляда, всероссийского размаха, ответственности перед всей страной - вот чего нам не хватало раньше. Дела северного оленеводства и Крайнего Севера, судьба малых народностей и многие другие, вроде бы раньше не касавшиеся нас вплотную проблемы, стучались в двери ВНИИОЗа.
В Центросоюзе Институт был одинок. Торговля, утиль, картошка, пекарни, столовые - вот стихия этого ведомства. Охота, пушнина в нем - мизер. Но когда Институт перебрался в Академию, он, как ни странно, тоже оказался одиноким. Ученые, агрономы, животноводы, механизаторы - для них наш Институт был чужим. Проявляли к нему интерес, как дети к зоопарку, но не более. И все же с ними легче было разговаривать - они тоже занимались наукой. Академия имела генеральный план исследований. Мы в него вписывались с трудом. Поначалу нас приткнули к секции зоотехнии. Но овцеводы, лошадники, козловоды, птицеводы неважно понимали наши дела и тогда организовали охотничье-звероводческую подсекцию, в которую, кроме нас входил Институт звероводства и кролиководства. Однако, с научными тематическими планами приходилось, по-прежнему подстраиваться под чужую шапку: то под ветеринарию, то к переработчикам сырья, то примыкать к зоотехникам.
Процветавшая при Советской власти Сельхозакадемия в перестроечные времена переживала, как и все, немалые трудности. Только с 1992 по 1995-й гг. численность ее сотрудников сократилась почти наполовину, а двухтысячная рать аспирантов поредела до тысячи. Людям не платили деньги по полгода и более. Нам, как и большинству институтов, положили треть нужного на зарплату (и начисления на нее) - остальное зарабатывайте сами! В некоторые годы и того не доставалось. Однако минимальная бюджетная инъекция, как и жалкая хлебная пайка в блокадном Ленинграде, не давала погибнуть всем сразу. Поскольку деньги давались только на зарплату, науку делать было не на что. И она теплилась еле-еле. В общем, государство делало вид, что платит научным институтам, а те делали вид, что работают.
Но все-таки кое-что изучалось. И были преимущества. Центросоюз жестко контролировал нас. Открытие новых лабораторий было возможным только с его сиятельного благословения. Он навязывал нам и научною тематику. Академия же в это не вмешивалась: какие хотите лаборатории открывайте, изучайте чего пожелаете - лишь бы дело было, толк был. Поскольку Центросоюз был явлением кооперативным, а не государственным, у него печать была без герба. Соответственно это пустое «колесо» полагалось и нам. Перейдя в академию, мы получили нормальную печать. С двуглавым орлом. Как у людей! Пуст карман, да красив кафтан. Забегая вперед, скажу, что в 2000 году в списке дел, которыми занимается Российская сельхозакадемия, появилась приписка - «... и охотоведением». Это сказано в ее Уставе. Прижились!