На охоту с семилинейкой

     Августовский туман, который в народе принято называть «грибным», медленно сгущаясь выползал из леса; сначала он заполнил собою низинки – сырые «потные» места, а затем плотной пеленой застлал и небольшие польки, что раскинулись среди лесных массивов. В такие минуты в ожидании восхода солнца природа замирает, и лишь изредка её предрассветный покой нарушает тихим чивканьем потревоженная кем-то мелкая птаха.

     Где-то недалеко на болоте протрубили зорю журавли – пора. Вабельщик глубоко вздохнул, чуть затаил дыхание, не торопясь поднес к губам ламповое стекло и тишину прорезал протяжный, раскатистый, первобытно-дикий, не поддающийся описанию звук. Вой то усиливался, нарастая и стремясь ввысь, то становился пронзительным и поднимался до самой высокой октавы. Лес вздрогнул, учащенно забились сердца стрелков, затаившихся метрах в ста впереди вабельщика, но звук оборвался столь же неожиданно, как и возник.

     И вновь тишина. Но вдруг из глубины тумана возник ответный, столь же дикий и страстный вопль. Он будто бы возмутился: «Кто посмел?!», но стих так же неожиданно как и возник. Казалось, что все поглотил туман и каждая минута ожидания тянулись часами. Но становилось все светлее и светлее, первые лучи солнца окрасили пурпуром вершинки деревьев, легкий ветерок слегка тронул начавшую желтеть листву осин, и она отозвалась чуть слышным шепотом.

      Матерый возник перед стрелками неожиданно и бесшумно. Движение лап было скрыто туманом и казалось, что его серо-рыжее туловище плывет над землей то скрываясь, то вновь возникая. Он шел точно на вой чужака нарушившего границы его владений. Внезапно волк остановился. До него было метров семьдесят, и стрелок, наблюдавший за матерым в бинокль, смог различить блеск росы на шерсти зверя. Глаза матерого сверлили лесную чащу, откуда несколько минут назад раздавался вызов соперника. Стрелку показалось, что волк видит его, и он не выдержал: медленно положил бинокль, вскинул ружье и выстрелил. Дистанция была запредельной, картечь не достигла цели и матерый целым и невредимым исчез в кустах...

     Эта неудачная охота состоялась близ небольшой деревушки Б. Гозек в далеком теперь 1976 году, а памятна она потому, что на ней я впервые выступал в роли вабельщика и организатора охоты.

     Искру вабельщика и страсть к охоте на волка зажег во мне известный в нашей области волчатник, старший охотовед Госохотинспекции при Кировском облисполкоме Михаил Кинчин. Первая и последняя наша встреча произошла в 1970 году в поселке Климковка, вблизи которого весь коллектив охотинспекции проводил облавную охоту на волков.  Михаил Павлович в 1929-1930 г.г. окончил в г. Москве центральные курсы охотоведения. В 1940-1941 г.г. он даже возглавлял областную Госохотинспекцию. К моменту нашей встречи ему шел седьмой десяток и мне, восемнадцатилетнему юнцу, студенту охотоведческого отделения КСХИ он казался глубоким старцем, замшелым монстром от охоты. После тяжелого дня Михаил Петрович отдыхал на веранде егерского дома.  Из под толстенных линз очков щурились его добрые, располагающие к общению глаза. Мы разговорились. На той охоте он впервые, после долгого перерыва, увидел волка. Выставленные вперед стрелки редко пропускают зверя, но в этот раз волчонок подскочил буквально к ногам. Старый волчатник все еще находился под впечатлением от этого события и охотно делился своим опытом. Рассказ его, хотя и скупой на краски, был живым и интересным. Показал он мне и свой «музыкальный» инструмент – семилинейное ламповое стекло. Таким стеклом я пользуюсь и по сей день, пробовал использовать и другие приспособления, однако ничего лучшего не нашел. Единственный недостаток его, как и всякого стекла – хрупкость. Оградить стекло от поломки удалось, поместив его в железный корпус от термоса. Продемонстрировал мне Михаил Павлович вабу и волчицей, и матерым, рассказал об их различиях и тонкостях подачи. За эти несколько драгоценных часов общения с выдающимся мастером охоты на волка я получил такие знания, которых бы мне никогда в жизни не дал ни один университет, ни одна книжка...

Облавная охота

     Не знаю почему, но по какой-то неведомой мне случайности почти все обнаруженные нами выводки располагались вблизи пасек. Пчеловоды, чей ненормированный трудовой день длится от зари и до зари (а многие из них и живут на пасеках) первыми сообщали нам о волчьих семьях, чье присутствие выдавалось семейными утренними и вечерними концертами.

     Особенно замечательным волчьим местом была пасека Николая Чучалина за деревней Ключи. Около нее не раз мы находили волчьи выводки, стреляли и на вабу, но больше всего запомнилась мне облавная охота.

     На дворе начало марта, пора, когда дневное солнце начинает ласково пригревать, в поселке капель с крыш, раскисают дороги, а в лесу все еще девственная белизна и никаких намеков на приближающуюся весну. Снега в тот год выпало изрядно, местами больше метра, и был он настолько мягок, что даже на лыжах охотник проваливался чуть ли не до земли. Для лося такой снег не был преградой, а волки в нем тонули и добыча пропитания стала для них большой проблемой. Серые потянулись к жилью. Между пасекой и деревней располагался скотомогильник. Пасечник пошел проверять пчел в омшанике и увидел волчьи следы. Он тут же позвонил нам и прибыв на место мы обнаружили, что волки протоптали в снегу целые траншеи и, прорыв землю на глубину до метра, вытаскивают оттуда падаль. Тропа, ведущая от скотомогильника в лес, была набита до такой степени, что по ней можно было ходить без лыж. Волки так все истоптали, что количество зверей определить было невозможно. Обойдя предполагаемое место дневки зверей по большому кругу – это был лесной квартал площадью два на один километр, мы убедились, что звери обитают здесь давно и за пределы обозначенной территории не выходят. Началась, пожалуй, самая трудная в окладной охоте работа.

     Развеску флажков начинают с подветренной стороны, так, чтобы их нижние концы были подняты на высоту 15-20 сантиметров над поверхностью снега. При развешивании проще всего ориентировать шнур на колено идущего окладчика. Линия флажков должна быть установлена так, чтобы волк мог заметить ее издали, а не натыкался на нее неожиданно.

     Когда мы охотились только с членами нашей бригады и на каждого можно было положиться, то гон проводили в замкнутом круге. При этом ворот в окладе не делали, стрелки входили в оклад со стороны наиболее вероятных переходов и маскировались метрах  в 35 - 40 от линии флажков. Загонщик, входил в оклад по следу зверя, и гнал его не спеша, без лишнего шума, стараясь не пропустить «крепкие» места он лишь изредка покашливал, давая знать о своем местонахождении. Стрелки же должны были быть особенно внимательным, так как волки могли появиться с любой стороны.

     Бригада наша – пять охотников, включая водителя, занималась волком не один год и все действия были доведены до автоматизма. Размотку флажков начали вести сразу в две стороны: идущий впереди разматывал шнур с катушки, а шедший за ним навешивал его на кусты и  там где необходимо, ставил дополнительные палки в качестве опоры. На оклад ушло около пяти километров шнура, но поскольку флажки еще оставались, а площадь оклада была велика, решили разрезать его на две части. На обрезку ушло еще не менее километра флажков и двух часов времени. Вновь образованная линия флажков пересекла волчью тропу, на которой четко просматривались заходные следы в более дальний от скотомогильника оклад. Короткий мартовский день подходил к концу, до темноты оставался час – успеем сделать загон. Четверо - стрелки, один - загонщик, и охота началась...

     Стало сереть, до рези в глазах всматриваемся в просветы между елями, тени от которых становятся все гуще и длиннее. Как всегда неожиданно, бесшумно, метрах в сорока мелькнул в подросте волк. И, через несколько секунд на соседнем номере, в направлении которого шел зверь, раздался выстрел. Совсем стемнело, медленно выполз из леса усталый загонщик, а следом за ним и стрелок, волоча за собой добытую волчицу-переярка. На сегодня все.

     На утро, обойдя линию флажков и убедившись, что волки остались в окладе, а их, судя по рассказу загонщика там было не менее 7-8, сделали первый загон, но на номера зверь не вышел. Тогда было решено разрезать оклад еще надвое. Для этого смотали катушку флажков с ближнего к скотомогильнику оклада. Разрезали, отдохнули, перекусили. И вновь загонщик, обливаясь потом, месит снег, мерзнут, замерев, стрелки. Под выстрел вылетела вторая волчица-переярок. Ликование было испорчено вестью загонщика: четыре волка – пара матерых и прибылые ушли под флажки. Именно под флажки! «Через» - это только в песнях дилетантов, за всю мою многолетнюю практику только один раз я был свидетелем того, что волки порвали шнур, а во всех других случаях волки проползали в тех местах, где флажки висели слишком высоко.

      Как потом выяснилось, во время вторичной обрезки образовался «карман», в который и заскочили волки после выстрела, да и загонщик их подпирал (поэтому важно, чтобы оклад по форме приближался к кругу и не имел тупиков). Место выхода издалека бросалось в глаза своей желтизной, а в воздухе висел едкий запах волчьей мочи. Сделали еще загон, но безрезультатно. Загонщик сообщил, что зверь ходит по его следам. Перерасположили линию стрелков, изменили направление загона и еще одна волчица-переярок уткнулась в снег после меткого выстрела Захира Шамилова.

     Ну, вот и все – охота кончилась. За соборами - разговорами не заметили, как стемнело, а над вершинками деревьев поднялась луна. Она залила своим призрачным желто-зеленым светом поляны, и стало светло. И в этот момент из-за просеки, отделяющей оклад от массива леса, раздался вой. Казалось, в песне волчьего квартета слышались и печальные нотки скорби, и торжество победы над человеком. Вой еще не успел стихнуть, а из оклада, что был ближе к скотомогильнику, дружно взвыл другой многоголосый волчий хор. От удивления мы оторопели, а придя в себя бросились закрывать уже раскрытую прореху, однако, как ни старались, как ни спешили  – не успели: в лунном свете четко чернела линия тропы – вышли. На следующий день, снимая флажки,  разобрались в следах и выяснили следующее: на скотомогильнике, сменяя друг друга, кормились две стаи волков. Одна, что поменьше, дневала подальше в лесу – на нее-то мы и организовали охоту. Вторая, голов в 9-10, покормившись, ложилась метрах в двухстах от скотомогильника и линии проходивших флажков. Мы видели «тычки» этих волков у флажков, но посчитали, что это следы одной стаи. Несмотря на проходившую рядом охоту, волки оставались на лежках.

Как серый заставил нас сдавать нормы ГТО

     Довелось как-то нам с Михаилом Мосоловым – егерем Рыбно-Ватажского охотничьего хозяйства заниматься поиском волчьего логова. Было это в начале мая вблизи пасеки, расположенной в урочище с поэтичным названием «Жарки». Командовал этим большим крылатым совхозным хозяйством Леонид Ожегов. Неистощимый оптимист, неугомонный труженик и специалист своего дела. Будучи охотником, Леня душей был с нами, но масса весенней работы требовала его ежедневного присутствия на пасеке.

     Лес вокруг пасеки прорезали песчаные насыпи оставшиеся от узкоколеек, по которым вывозили древесину в послевоенные годы. Вырубки тех лет уже затянуло березой да осиной и эти «жердняки» плотной стеной ощетинились вдоль насыпей УЖД. Пробираться через такую чащу было тяжело, и волки с успехом использовали насыпи для передвижения. Околесив на мотоциклах прилегающие к пасеке кварталы, мы убедились, что волки где-то рядом. Следы были парными, а это значило, что волчица выходила на охоту вместе с матерым, а волчатам от роду где-то недели две. На одном из «крестов» - пересечении насыпей я провабил, и Михаил, стоявший впереди, увидел промелькнувшую в дальнем подросте пару волков, молча шедших на вабу. Постояв минут двадцать и убедившись, что более ждать их выхода бесполезно мы продвинулись в направлении ушедших зверей, и я повторил вабу. Матерый, совершенно невидимый в чаще, отозвался почти сразу, метрах в 20-25 от нас. Он сначала  с воем двинулся к нам, а затем, продолжая выть, стал удаляться, уходя параллельно узкоколейке на которой мы стояли. Михаил, отлично знавший эти места, быстро сообразил, что метрах в пятистах к УЖД подходит ус, на котором мы сможем перехватить волка. Мы побежали, выкладываясь как при сдаче норм ГТО, и опередив зверя заняли позиции. Волк же все это время почти не прерываясь выл и двигался в предугаданном нами направлении. И вот когда до уса зверю оставалось каких-то метров двадцать, в той стороне откуда мы прибежали, раздался короткий, чуть слышный на фоне весенней птичьей разноголосицы, вой волчицы. Волк замолчал. Прошло еще минут десять. И только тут нас осенило, что он просто нас объегорил – отвел от гнезда. 

     Матерого мы чуть позднее отстреляли, это был серьезный зверь – достойный противник. Череп его, оцененный на выставке на золотую медаль, красуется у меня на полке. А выводок? Выводок мы так и не нашли.

Со студенческой скамьи

     Еще одним человеком, повлиявшим на мое становление как волчатника, стал Михаил Павлович Павлов. Участник Великой Отечественной, ученый с мировым именем, для нас – студентов охотоведов он был непререкаемым авторитетом. Прекрасный оратор - его лекции проходили при полных аудиториях и зачастую на них можно было видеть студентов не только нашего факультета. Большая часть прочитанных Павловым лекций сохранилась и в неизменном виде вошла в монографии, посвященные волку.

     Доступный в общении Михаила Павлович всегда находил время для разговора с охотниками, егерями, охотоведами, приезжающими во ВНИИОЗ со всех концов страны. Душевная атмосфера этих встреч, при которых не ощущалась ни разница в возрасте, ни в степенях, ни в положении была беседой людей увлеченных единой страстью – охотой на волков. Благодаря Михаилу Павловичу я утвердился в своих убеждениях, понял, то, что не мог понять самостоятельно, а главное - он поставил под сомнение истины, в которых я искренне был убежден. Что заставило пристальнее наблюдать и анализировать. Это, пожалуй, увлекало не меньше, чем сам процесс охоты, и я подолгу, порой по нескольку дней жил около волчьей семьи.

     Подсосную волчицу местные охотники застрелили еще в начале июня, а сообщение о выводке дошло до нас только в конце месяца. Матерый перевел выводок в глубокий, поросший елями овраг, по дну которого бежал ручей. До ближайших деревень (теперь уж бывших) было не более 2-3 км. Волк обходил по кругу колхозные фермы, разживаясь кормом, собирая последы, копая падаль на скотомогильниках, не гнушался он, если доводилось, и подвернувшейся шавкой. Так бы и выкормил свое потомство отец-одиночка, но начался сенокос. В те годы колхозникам разрешалось косить на себя только в нерабочее время или после завершения колхозного сенокоса. Вот и звенели косы ни свет, ни заря, гудела техника, шумели люди. И выводок не остался не замеченным.

     Мы с Юрой Глушковым и Захиром Шамиловым выехали для проверки сообщения. Лето стояло сухое и жаркое, однако гнуса было достаточно, а днем беспощадно жалил овод, слепень и прочая летающая гадость. Поэтому днем волчата отсиживались в глубине оврага и только на зорях выходили на его край, играли, катались, вытаптывая траву на прилегающих полянах, голосили, встречая матерого.

     Объехав лог по дорогам, мы обнаружили явные следы волчьего присутствия и, чтобы развеять остатки сомнений, я провабил, подражая голосу матерого. Тишина, и только косцы на соседней поляне заговорили громче. А один даже постучал по ведру оселком, отпугивая серых разбойников. Мы перешли на другую сторону лога, здесь к нему примыкало ржаное поле. Не раз замечал я, что поля, занятые этой культурой, привлекают волка, на мой взгляд, прежде всего тем, что хлебороб, засеявший рожью осеннее поле, практически не тревожит посевы вплоть до уборки.

     Мы зашли поглубже в лес и встали на краю одного из отростков оврага. Я тихо, в полголоса, провабил волчицей. Волчата тут же отозвались и с голосом двинулись в нашу сторону. На противоположной стороне овражного отростка истошно завопила волчица-переярок. По-видимому, после гибели матерой, она была «приставлена гувернанткой» при волчатах. Волчата смолкли, и я провабил вновь, они отозвались совсем рядом, и тройка волчат выскочила на небольшую полянку на краю оврага. Держались они плотной группой, казалось, что волчонок, бегущий сзади, держит голову на крупе впереди идущего. После дуплета два волчонка остались на месте, а третий скрылся в овраге.

     Члены охотничьей бригады уехали в поселок - их ждала своя работа, а я остался. Не спеша обошел овраг (по периметру оказалось не менее 5 км), вернулся к своему мотоциклу и присел отдохнуть. Было уже часов десять, солнце нещадно палило, лес и поле были полны разнообразных звуков, и среди этой какофонии я неожиданно различил повизгивание волчат. Сосредоточившись на звуках доносящихся из оврага, я живо рисовал себе картину происходящего. Матерый, вернувшийся с охоты был атакован оставшимися щенками и отбивался от них. Вот взвизгнул один, второй волчонок, получивший чувствительный укус папаши. Затем послышался звук отрыжки, и волчата на некоторое время замолкли, а затем заурчали, огрызаясь друг на друга. Очевидно, волчата предприняли вторую попытку атаковать родителя, но он, видимо не склонный делится с ними едой (или просто было нечем) и, судя по хрусту, отошел в сторону. Прошло минут двадцать и вдруг я почувствовал на себе чей-то взгляд. Повернул голову в сторону поля и увидел метрах в пятидесяти от себя сидящего волка, который изучающее глядел на меня. Не торопясь, делая вид, что не замечаю матерого, я завел мотоцикл и поехал. В зеркало заднего вида было видно, как волк, проводив меня взглядом, исчез в овраге. Я съездил в деревню, пообедал и отдохнул, а к вечеру направился к условленному месту встречи с бригадой, назначенному недалеко от волчьего лога. Никто не приехал, и я остался ночевать, чтобы выяснить волчье расписание. Было довольно светло, когда низко, сипло и трубно провыл матерый, волчата ответили дружным дискантом, срывающимся на лай, им вторила пара переярков. Концерт оборвался также неожиданно, как и начался. Темнело и стало прохладно. Я хотел было идти к мотоциклу, чтобы одеть куртку, но тут из-за стены ржи буквально в трех-пяти метрах от меня возникла голова волчонка. После выстрела я рассмотрел зверька, на его правом ухе виднелась чуть подсохшая картечная пробоина (результат утренней стрельбы). Прошло еще полчаса, где-то далеко в стороне деревни подал голос матерый, а прямо против меня, ближе к основному логу, высоко и гнусаво завопила «гувернантка». Волчата отвечали с разных сторон, видимо они не очень слушались тетку. Эта перекличка длилась минут пятнадцать. Все стихло. Летние ночи короткие, и вскоре рассвело. Я продолжал сидеть на том же месте. Терпение мое вскоре было вознаграждено. Сквозь легкий туман я различил идущего от деревни волка, он тащил в зубах что-то похожее то ли на зайца, то ли на кошку. Волк прошел от меня метрах в тридцати и скрылся в овраге. Через несколько минут послышала характерная возня волчат и рыки матерого. Судя по звукам, выводок находился в небольшом, отъемном отростке оврага. Мобильной связи в те времена не было, и я поспешил в деревню - к телефону в надежде «вызвонить» членов своей бригады для организации облавы. Они приехали только к концу дня, после работы, но мы все равно без предварительной проверки затянули флажками предполагаемое место нахождения волков. Устраивать гон малыми силами да к тому же в сумерках мы не решились. Когда совсем стемнело я провабил. Волчата в окладе заголосили, но тут же смолкли после короткого рыка матерого.

     Ночь мы коротали у небольшого костерка в соседнем овражке за чаем и разговорами. Где-то около полуночи волки вновь заголосили (возможно, что матерый наткнулся на флажки), но до утра все было тихо. Утром подъехало еще несколько охотников и я, расставив стрелков, решил провабить. Овраг молчал, казалось, что волков там и нет, однако минут через пять раздался выстрел З. Шамилова. Добычей удачливого охотника стала волчица-переярок, которая медленно, стелясь по земле, почти ползя, продвигалась в вдоль линии флажков. Постояли еще с полчаса и начали гон. Стало уже довольно жарко. Загонщики с трудом пробирались через заросли таволги, при каждом шаге поднимая из травы тучи мошки и комарья. Результат не порадовал, добыт был один волчонок, а в сторону второго прогремел торопливый дуплет. Время на разбор результатов охоты не было, все торопились по местам службы. И у остатков выводка остался я один. Надо было проверить линию флажков. Обходя ее, я не раз наталкивался на волну характерного запаха зверя, а натренированное ухо улавливало едва слышный хруст лесной подстилки. По-видимому, матерый тоже обходил флажковую линию, только с внутренней стороны.

     К вечеру подъехали охотники, их было больше вчерашнего, и мы приняли решение добавить число загонщиков. Их первый проход закончился неудачей -  выстрелов не было, однако радостные вопли известили о том, что был найден волчонок, по которому стреляли на кануне. Как они нашли его в такой траве остается загадкой. Все последующие усилия не дали результатов. Стемнело, энтузиазм куда-то исчез, и делать на следующий день еще одну облаву желающих не нашлось.

     Мы смотали флажки, предоставив свободу отцу-одиночке с остатками выводка. 

Вернуться назад