В.Б. Колычев - Тряпичные петухи
Отшумели октябрьские ненастья с нудными дождями, пронизывающими ветрами и надоевшей дорожной грязью. В первые дни ноября установилась чудесная пора предзимья. Оголившийся от листвы и посветлевший лес задумчиво стоял в ожидании первого снега. И вот в одну ночь разом все накрылось пушистой скатертью первой пороши.
В восьмом классе училось немало школьников из дальних и ближних деревушек. Многие ежедневно ходили на учебу пешком за пять-семь километров. Как-то раз, придя утром в школу, мальчишки наперебой рассказывали об огромной стае косачей, которую они видели на опушке леса за деревней Березники. Услышав это, я вовсе потерял покой. Сижу на занятиях, пытаясь глубже вникать в слова учителей, а мысли невольно уводят в знакомые места охоты с их пернатыми и четвероногими обитателями.
В потрепанной охотничьей книжке я прочитал, что поздней осенью, когда тетерева кормятся сережками березы и озимыми шишечками сосны, их с успехом добывают с чучелами. Местные охотники этот способ охоты не применяли. Я решил попробовать. На чердаке дома в груде старья взял брошенное черное пальто и отпорол кусок сукна. Мелом обвел контур сидящего тетерева, разрезал ножницами ткань по белой линии. Попросил маму сшить на машинке обе половины выкройки. Фигурный мешок туго набил паклей и ветошью – получилось чучело, вполне походившее на лесного петуха. На первый раз изготовил пару таких чучел.
С вечера собрал в вещмешок все, что нужно для предстоящей охоты: легкий топорик, чучела, патроны, спички и краюху хлеба с головкой лука. Утром, еще потемну, поспешил к месту охоты. Заранее наметил, где лучше сидеть в ожидании птиц. Для такой охоты больше подходила Филимониха – урочище с самыми кормовыми местами для пальников. Отдаленные от села заброшенные в годы войны и зарастающие лесным молодняком поля постепенно превращались в великолепные тетеревиные угодья.
В одном перелеске мне приглянулась рощица белоствольных красавиц. На холме среди соснового подроста тесно сгрудились крупные березы. Поляны заросли вечнозеленым можжевельником. Для подчучельников я срубил длинные шесты, на которые крепко насадил своих «птиц». Залез по развилистому стволу и укрепил чучела зобами в сторону зари. За плотным кустом можжевельника наскоро соорудил скрадок из веток.
Не успели рассеяться сумерки, как разгоряченный работой, я с нетерпением ожидал прилет заветной дичи, сжимая заряженную одностволку. Сидя на массивномвыворотне, слушал и наблюдал зарождение нового дня. На востоке заалела узкая полоска зари. В поисках корма, шурша крыльями, над лесом медленно одна за другой пролетели вороны. На соседнее дерево опустилась непоседливая сорока. Подергивая длинным хвостом и настороженно поглядывая на скрадок, она недолго пострекотала. Спешно снялась с ветки и как-то боком по ветру полетела по своим делам.
Неожиданно из молодого осинника в полукилометре через поле донесло истошный вопль. Через минуту округу потрясли звуки собачьего гона. Сразу догадался, что это единственный в селе выжлец Громила поднял зайца. Его хозяин слыл большим оригиналом. Свое странное прозвище – Пулемет – он получил в народе за поразительную скороговорливость и неразборчивость в произношении. Скажет фразу – словно очередь выпалит. Суть его мыслей собеседники смутно понимали только из его энергичной жестикуляции. Он был сухопар, невысок, лет шестидесяти. Пышные седоватые усы прикрывали рот со вставными зубами, из которых неизменно торчала трубка. Участник двух мировых войн, бывший унтер-офицер имел немало воинских наград. В селе он занимался всеми пожарными делами. Пулемет славился в округе как искусный кустарь по металлу. Превосходно паял и лудил посуду, чинил швейные машины, ружья; по заказу мог изготовить хитроумный замок; ковал лошадей; гнул железные печки-буржуйки; из кровельного железа для всех рыбаков и охотников строил быстроходные челноки. Был мастером на все руки. При всей многогранности дарований сильнейшей страстью души для него оставалась охота. Других охот, кроме как по зайцу, он не признавал. Постоянно держал одного или пару чистопородных гончаков. Всю осень он стрелял зайцев с собаками по речным наволокам, островам и пожням. Среди зимы, лишь только выпадали оттепели с густым снегопадом, старик умудрялся за короткий день вытропить и взять одного, а то и двух косых.
Я сидел в засаде и слушал то исчезающий, то нарастающий звук гона. Небо совсем посветлело, когда после короткого свиста крыльев, стая косачей шумливо расселась на березах. На свинцовом небе жирными запятыми выделились черные силуэты птиц. От неожиданности я растерялся. Позабыл о ружье. Залюбовался красивыми птицами. Лесные петухи вытянули шеи, застыли, настороженно оглядели окружающую обстановку. Затем успокоились и принялись за свой завтрак. Выгибая длинные шеи, торопливо склевывали березовые сережки. Переставляя лапы, переходили по веткам. Порой, срываясь вниз, тяжелые птицы взмахами сильных крыльев перепархивали на новое место. Очнувшись, я осторожно выставил ствол в прогал между ветками и тщательно прицелился в ближнего лирохвоста. Выстрел черным порохом словно гром расколол тишину. Клубы сизого дыма обволокли шалаш. Раздалось шумное хлопанье улетающих птиц. Когда я высунулся из скрадка, на снегу под березой слабо трепыхалась добыча. Стая исчезла, только истуканами торчали чучела на березе.
Выйдя из укрытия за трофеем, с удивлением остановился: в сорока метрах краем леса, пригнувшись, в мою сторону медленно подкрадывался Пулемет, глядел он вверх на березу и кроме чучел, похоже ничего не замечал. Пытаясь привлечь его внимание, я махнул рукой и крикнул: «Не стреляй!» Пулемет резко остановился, прикрыл рот рукой, как бы сигнализируя: «Ты что? Неужто не видишь! Не спугни дичь!» Меня разобрал неудержимый смех, я не ожидал, что эти грубые подделки примут за живых птиц. А охотник тем временем совсем приблизился, рывком вскинул двустволку. Резко прогремел выстрел – «птицы» не шелохнулись, сидя в тех же позах. Второпях, непослушными руками, Пулемет перезарядил ружье и снова дал дуплет – дичь не падает и не улетает. Только после этого стрелок, словно ошеломленный, изумленно уставился на странную дичь. Я не выдержал и подбежал к ошарашенному стрелку, видно, никогда не читавшему охотничьей литературы. Ничего не объясняя, полез на березу, снял чучела. В нескольких местах они были прострелены крупной дробью, из пробоин клочьями выбилась пакля. Старый охотник взял, покрутил в руках тряпичного петуха и долго хохотал над своей оплошностью.