Свой приход в новый мир она сразу же оповестила слабым бле­янием. Большие, темные, еще слегка мутные глаза ее быстро про­яснились, и первое, что малышка увидела, — склоненную над нею голову матери-котихи. Мать нежно обнюхивала свое дитя, словно стараясь запомнить запах новорожденной. Малышка отвечала тем же, неумело и невпопад тыча мордочкой то в белые усы, то в нос своей мамы.

     К новорожденной со всех сторон потянулись головы соседних любо­пытствующих котих, но мать сердито огрызнулась на них и отбила охоту заглядываться на чужое дитя.

     Малышка продолжала осматриваться. Трудно сказать, различала ли она все детали окружающих предметов, но в глазах ее отража­лись бурые тела котиков, рыже-каштановых морских львов-сивучей, которые издавали громоподобный рык, эхом перекатывающийся по скалам. Над головой белыми пятнами парили чайки, некоторые присаживались неподалеку.

     С океана, там, где поднималось солнце, шла гряда за грядой гигантская мертвая зыбь, но до пляжа она доходила небольшими выплесками — так что все новорожденные малыши были в безо­пасности. На пути этой страшной в незащищенных местах побе­режья зыби здесь стояли рифы, гасившие ее силу. Точно знали каким-то извечным чутьем котиковые разведчики, где лучше обосноваться для продолжения рода.

     Прошло, наверное, с полчаса. Малышка захотела есть. Мама нача­ла осторожно подталкивать дитя к соскам, а сама для удобства повернулась боком и, склонив голову, нежно разглядывала свое чадо.

     Между тем малышка сосала поочередно каждый из четырех сос­ков, откуда лилось густое, сладкое, жирное и очень питательное молоко. Это была первая трудная работа. Устав сосать, она ткну­лась носом в теплое брюхо матери, сложила ласты вдоль тела и крепко уснула. Шум-гам лежбища, крики чаек, грохот прибоя для нее были колыбельной песней, и потому спала она долго, несколько часов. К вечеру натянуло с океана холодного тумана, сделалось зябко, да и поужинать наступила пора. К седьмому дню жизни малышка окрепла, округлилась. Под кожей заметно нарастал слой жира. Не весь день она, однако, уделяла сосанию и сну. Поз­накомилась со сверстниками, иногда пыталась с ними играть, становясь грудью против соседского малыша и пытаясь его столк­нуть с места. И все же большую часть времени она проводила подле мамы-котихи.

     Седьмой день начался обычно. Малышка пососала вдоволь моло­ка, задремала под материнским теплым бочком, но когда проснулась, никого рядом не было. Несколько раз тревожно проблеяла  — никакого ответа. Тогда она поползла от моря на внутреннюю часть пляжа, словно чувствовала, что мамы долго не будет и надо найти место поспокойнее. Туда вел ее инстинкт далеких предков — карабкаться только вверх.

     По пути она проходила через котиковые семьи — гаремы, пере­лезала по телам морских львов и наконец, подошла к цели. Ос­талось только преодолеть последнее препятствие — спящего добродушного котика-секача. Она взобралась на его спину, осмотре­лась, увидела перед собой большое число сгрудившихся малышей и, как на лыжах, на ластах съехала вниз. Тут, правда, ее ждала неприятность — пробегавший мимо песец вцепился ей в мордоч­ку. Она отчаянно закричала. Спящий секач проснулся и так рявк­нул на обидчика, что того словно ветром сдуло. Малышка выбрала свободное местечко между двумя спящими детенышами, поверну­лась набок, поджала задние ласты к брюшку, а передние к бокам и сразу уснула. Так утомило ее первое самостоятельное путешест­вие.                          

     В это время ее мать-котиха была далеко. Она плыла и плыла на юго-восток, в ту часть Тихого океана где скапливались огромные косяки рыбки-песчанки, мойвы, стаи кальмаров. Ее подстерегали опасности — строй за строем проходили зубастые хищные киты-касатки. Приходилось затаиваться. Правда, летом, когда много ры­бы, они меньше внимания обращают на котиков, дельфинов или морских львов. И все же надо быть начеку. Другая опасность подстерегает из глубин — полярные акулы. Но самое страшное — не касатки и акулы, а тонкие, почти невидимые в воде прочные сети японских рыбаков, расставленные на путях движения косяков ло­сосевых рыб.

     Но малышкина мать обладала немалым жизненным опытом. Жила она уже пятнадцать лет. Об этом я узнал на лежбище по метке, прикрепленной у основания переднего ласта учеными в то далекое время, когда ей самой было два месяца. Котиха благополучно доплыла в благодатный район океана и целые сутки вместе с други­ми котиками почти беспрестанно охотилась за рыбой и кальмарами. Молочные железы ее стали полными и тугими, она вспомнила, что далеко-далеко ее ждет малышка, и поплыла по ей одной извест­ным приметам обратно к острову Медному.

     Малышка все это время находилась в том «детском саду», куда она приползла. Здесь было спокойно и тепло. Днем черненькие чуть разбредались, играли между собой, с тряпочками, палочками, кусочками водорослей, а ночью, когда опускался холодный туман, прижимались друг к дружке, часто сворачивались калачиком и крепко спали.

     Понемногу стал чувствоваться голод. Тогда наша знакомая при­нималась все чаще блеять. Голосок ее окреп и был различим да­же в шумном хоре лежбища. Перевести этот призыв было неслож­но: «Мама, где ты, я есть хочу!» И вот однажды, когда я уж начал беспокоиться за мать-котиху, вдруг с прибойной полосы раздался громкий крик самки. Голоса их стали все чаще и чаще перекли­каться. Котиха через гаремы упрямо пробиралась на блеяние своего детеныша и наконец вышла на окраину детской площадки. Малышка нетерпеливо кинулась к ней «со всех ластов», стала об­нюхивать морду матери, а потом потянулась к соскам. Прошло еще несколько дней, и опять они расстались. Мать отпра­вилась океанскими дорогами в богатые кормом места, а наша чер­ненькая, окрепшая и заметно подросшая, снова вернулась в «дет­ский сад»: она теперь стала бойчее, ползала все дальше, знакомясь с соседними малышами. Я не видел ее несколько дней и уже отчаялся снова увидеть. Ведь к концу июня на лежбище тысячи новорожденных.

     Но бывают еще удачи на свете. Как всегда, утром я спустился с крутого склона к краю лежбища и занял свой наблюдательный пункт. Поднявшееся солнце начало припекать. Лежбище редело. Первыми плюхались в воду и брели по мелководью подальше от берега гиганты-сивучи. Следуя их примеру, спустились в море мо­лодые котики-подростки. Боясь перегрева, в воду группами спускались котики: даже обычно прочно удерживающие гаремный участок секачи нет-нет да спускались в воду вслед за остальными. Неожиданный толчок в бок заставил меня испуганно вздрогнуть. Неужели секач? Тогда не миновать неприятностей, уж очень они агрессивны. Да нет, конечно. Это был детеныш. Он доверчиво спрятался в мою тень и прижался ко мне. Взял его на руки, и от радости прижал к груди. Это была Малышка! Белое пятно-звездоч­ка на груди не оставляло никаких сомнений. Вот так встреча! Боль­ше часа она пряталась от солнечного пекла за моей спиной. Потом, когда солнце закрыли низкие тучи и стало прохладнее, Ма­лышка зашевелилась. Я погладил ее по упругой шелковистой спин­ке и про себя произнес — в добрый путь! Куда она направилась — не знаю. Может быть, на встречу с мамой-котихой или просто побродить среди своих уже подросших сверстников, или учиться плавать на мелководье.

     Я знал: пройдет пара месяцев, наступит холодный октябрь, и Ма­лышка вместе с матерью отправятся в долгое плавание по океану за тысячи километров к югу на зимовку. К этому времени она сменит свой наряд на пышный, теплый серый мех и перестанет быть «черненькой». Так хотелось, чтобы у них все было удачно в этом непростом путешествии, чтоб летом следующего года они вернулись на знакомый остров Медный, на родное лежбище...

Вернуться назад