М.П. Павлов - Как я стал охотником и охотоведом (Часть 2)
Вернуться назад Пред. стр. 1 2 3 4 5 6 7 След. стр.
С высоты прожитых лет я теперь по-аксаковски склонен считать, что и моя охотничья страсть поначалу возникла при ловле всякими способами певчих птиц и одновременно при содержании голубятни, возбуждавшей азарт, если удавалось приманивать к ней голубей-чужаков. В это же время определилась и «власть удочки», в чем свою роль сыграло и то обстоятельство, что рос я деревенским мальчишкой, старшим в многодетной бедноватой крестьянской семье, достаток которой во многом обеспечивался зимним конным извозом, составлявшим основное занятие нашего отца. Тут следует отметить, что семья наша входила в состав коренных жителей старинной подмосковной деревни Вереи, смежной с большим церковным селом Быково (близ которого теперь расположен одноименный аэропорт).
По-видимому, постоянно активный сельский быт ребятни в исключительно живописном месте предопределил и то, что тут, собственно, и началось мое познание живой природы России. Зимой, в частности, при лыжных походах проявлялось оно в неудержимом стремлении поближе подъехать к замеченной лисице, занятой мышкованием. Тогда же не упускалась возможность и протропить русака, свежий наслед которого зачастую, как помнится, озадачивал тем, что «взрыв» косого с места затайки почему-то чаще оказывался у меня за спиной. А когда в морозный день я в вечернее время натыкался на стайку серых куропаток, кучно устроившихся на ночевку в снежной лунке, то, насмотревшись, как в ней они шевелятся, просто спугивал их, не понимая еще, что те куропатки, что далеко разлетятся и будут в мороз ночевать в одиночку, —обречены...
Многие годы спустя, заинтересовавшись и тем, а как довелось стать охотником, я доподлинно установил, что ни в семье моего деда по (отцу), где выросло пять парней и три девки, ни в семье нашего прадеда (деревенского старосты), у которого было не меньше детей, никогда не было охотников. Более того, к моему удивлению, не было их, как оказалось, и в родовой линии матери. Кстати, эта примечательность заключалась и в том, что среди четырех моих младших братьев, сколько-то пытавшихся подражать моим охотничьим увлечениям, так и не оказалось охотников. Все они «застряли» на голубях, не упуская, правда, возможности половить рыбку на удочку.
В 30-х годах в качестве квартиранта на нашем подворье поселился охотник, притом поселился с семьей, с сыном-охотником и с породной гончей собакой. Сам он служил старшим кондуктором в поездах дальнего следования и между очередными рейсами располагал достаточным временем для походов по окрестным угодьям в поисках дичи. Был этот охотник с виду строгим, малоразговорчивым человеком и лишь изредка разрешал мне приложиться к ружью, выбивать из гильз простреленные пистоны, катать из нарубленного свинца дробь. Тем не менее с появлением у нас этого охотника моя деревенская жизнь словно бы обогатилась. Радостью стало, если он брал меня на охоту в болото, где я не хуже собаки плавал на речке за сбитыми утками или, как и собака, старательно разыскивал подранка в густом травостое.
По мере того как я, с каждым годом взрослея, перешел в 8 класс, в деревенском составе приезжих мальчишек стали определяться и другие охотники. Тогда в таком возрасте у сына колхозного сторожа мне удалось приобрести свое первое ружье — подержанную ижевскую одностволку 16 калибра, но без цевья. Деньги на ее покупку (7 руб.) я скопил продажей на пристанционных рынках цветов сирени, а летом и лесных ягод, по пятачку за стакан. Это ружье позволило мне стать заводилой в компании тех мальчишек, которых привлекали не только стрельба по галкам и воронам, но и походы по озерам и в болото с надеждой подстрелить хотя бы какую-либо дичину. В то время, что к месту будет сказано, такие походы с ружьем не пресекались кем-либо, так как охота в доступных для нас местах практически была довольно свободной во все сезоны года. Это обстоятельство лично для меня стало особенно памятным. И памятным потому, что на мое первое ружье, в первую же весну бог послал под выстрел очень желанную птицу, ставшую моей первой охотничьей дичью. То была кряква, в паре налетевшая случайно на лодку, когда в половодье я продвигался на ней по разливу болота. Я важно прицепил утку к поясу и, когда здесь все на нее нагляделись, не торопясь по главной улице пошёл к моссельпромовской чайной, где всегда находились какие-нибудь посетители. Вышел я из нее лишь после того, как наслышался похвалы от подвыпивших мужиков. Хотя, придя домой, небрежно бросил эту первую свою добычу в угол кухни, словно стрельба уток была для меня уже привычным занятием.