Александр Рашковский - Диалог учёных: Переписка Е.Д. Петряева и Л.И. Красовского (Часть 10)
Из письма Л.И. Красовского от 6 августа 1979 года.
«Уже три письма пришло с дорогими мне фотографиями, с вырезками и статьей Владислава Заболотского о Вас.
Я вчера побывал у Наны (Надежды Владимировны) и «посмотрел» «Люди, рукописи, книги». Читали мы выборочно и Нана высказалась одним словом: «Концентрат». Вспомнил, как А.Д. Фокин говорил о Вас и уверял нас (разговор был в фондах музея), что Вам следует защищать докторскую диссертацию по этим исследованиям. А я еще раз побывал в дивном мире гимназий, губернских прокуроров, судейских чиновников и их сказочно великолепной пряничной Вятке с ее уездами. Неужели все это было? Неужели это могло быть?
Я погружаюсь в воспоминания моей молодости, когда был сельским учителем и даже колхозным счетоводом. Ожидания были и разочарования…
В колхозе было восемь домов, 100 гектаров пашни, один хромой мужик Петр Ильин, ни одной лошади и сотни тысяч яиц и килограмм молока недоимок за много лет (недоимки по зерну ежегодно «списывались»). И еще тысячи трудодней на каждую семью и по 1,5 грамма на трудодень «зерновых» в счет 15% от сдачи хлеба государству. Когда-то в той деревне (Лысково) жили богато и усадеб не имели. И как выжили люди со множеством ребятишек, без чуда понять нельзя. А выжили все. За два или три года моего счетоводства не умер никто. Почему? Каким чудом?
Кроме того, я был членом агитколлектива при Головенском сельсовете, как «школьный работник» – интеллигент села. Был прикреплен к деревне Стариково, а потом Рогово (там жили старообрядцы рогожского согласия) и их опекал с севом, покосом, уборкой, сдачей госпоставок и так далее. Колхоз мой от школы был в 10 км. Ходил лесом, по тропинкам, и в летнее время босиком... Да и деревня терялась в лесу. Не помню, чтобы встретил на тех тропинках хоть одного человека. Помню еще, что всегда был сильно голоден. Случалось, съедал по три килограмма хлеба за один присест. Ел без воды (шесть паек по 500 граммов), но никогда не наедался. Вряд ли я теперь съедаю треть того, что съедал тогда…
Н.Н. Вознесенский написал о «святых письмах» лучше, чем можно было ждать от него. Типичный атеист из поповской породы. У Козьмы Пруткова есть: «Нет ничего поганее и плюгавее русского безбожия (и православия)».
Кажется, писал Вам про Алексея Александровича Урянова, известного московского ботаника, профессора Ленинского пединститута в Москве, в 1973 году умершего. Недавно узнал о нем: до 1921-1922 года был протодьяконом в Пензе и читал вдохновенные и зажигательные проповеди с амвона. Молодой, красивый, культурный, речистый… Позвонил я знакомым, работавшим у него. Говорят, что знают все и со зла звали его Иудой… А учебники его по всей стране в вузах и в народной демократии…
Велик соблазн и кто устоит?
Талейран был архиепископом, кажется, Орлеанским. Не отставать же нашим-то. Полагаю, что «святые письма» – плод патологии в психике и ничего общего с религией не имеет. Во всяком случае, не больше, чем с атеизмом. Сектанты (баптисты) Богородицу не признают.
Про психиатра с Канатчиковой дачи не знаю где и узнавать. Ума не приложу.
Из письма Е.Д. Петряева к Л.И. Красовскому от 10 августа 1979 года.
Из письма Л.И. Красовского от 2 декабря 1979 года.
«Мой В. Чащухин 31 октября утвержден в ВАК, чему я очень рад. Но он перестал быть моим спутником в науке и вышел на свою орбиту, дай Бог, в направлении докторской, а тут я беспомощен. Присылают мне из Кирова авторефераты с одинаковыми надписями «Учителю от ученика». В этом мое последнее употребление. На днях один «молодой ученый» привез свой реферат по угодиям Кировской области. Спрашиваю: «Как там Фокин?». Он отвечает: «А кто такой Фокин?». Не упрекаю и не осуждаю своих молодых коллег, но узнать у них что-нибудь о событиях и людях в Кирове на Вятке вряд ли возможно.
Читал (конечно, слушал) Л.Д. Любимова «На чужбине». Вспоминал Вас. От Вас узнал о книге в незабываемом 1973 году. Первая половина интересна эмигрантскими сплетнями, которые я слыхал в лагере, но совсем забыл. Вторая же половина мне показалась ненатуральной и скучной.
Сейчас читаем похожую вещь Ксении Куприной об отце. Пока я не в восторге. По таланту она, вероятно, не в отца.
Читали автобиографические (?) воровские и лагерные приключения эстонского писателя Ахто Леви, занятные «Записки серого волка» и скучнейшую, во второй половине, совсем туманную «Улыбку Фортуны».
Из письма Л.И. Красовского от 13 декабря 1979 года.
Из письма Л.И. Красовского от 25 января 1980 года.
«Эмилия Андриановна Штина не моего романа: уж слишком она начальством любима и слишком прочно приросла к ней улыбчивая маска ответной взаимности. Само по себе все это необходимо и даже похвально, однако и самые дорогие духи, если они в избытке, могут вызвать аллергию. Эмилия Андриановна – не Фокин, даже не Владимир Иосифович Колчанов, педовский почвовед, хотя он и пьяница и самоубийца. Одно интересовало меня у Эмилии Андриановны: какая фамилия была у отца и почему в удмуртском селе в 1910 году ее назвали Эмилией? Ответа в брошюре, конечно, нет. Пустяками наши авторы не занимаются.
Вашего товарища Сергиева знаю очень мало, только с Ваших слов и, если не ошибаюсь, Вы говорили мне о нем у ворот бывшего Вашего замка на углу Октябрьского проспекта и улицы Коммуны. Тогда я и узнал об атеистическом звоне бокалов вместо «поповского» вечернего звона церковных колоколов. По этим скудным сведениям представляю себе молодящегося злобного безбожного деда, который жадно кормится около трупа Русской церкви и ужасно доволен собой за пакость, которую удалось сделать церковному благовесту, а с ним и талантливому созданию русской поэзии. Таких пакостников очень много и их пакости очень любят блатные подонки. Наизусть смакуют Баркова, на похабщину переиначивают «Евгения Онегина», оперные арии, песни на стихи М. Исаковского, например «Катюшу». С наслаждением эти прелести слушают надзиратели и ползет это зловоние вместе с похабными частушками и разговорной скверной.
Из письма Л.И. Красовского от 17 февраля 1980 года.
Из письма Л.И. Красовского от 21 марта 1980 года.
«У меня есть книжная новость. Моя статья с воспоминаниями о Д.А. Сабинине еще в ноябре 1979 года была напечатана в сборнике АН СССР, но издание изъяли, хотя напечатан был весь тираж. Об этом я писал Вам. Теперь оказалось, что книга упомянута в «Книжном обозрении» и имеется в московских библиотеках. И мне читали мою статью на с.171-183. Однако, остальной тираж остался изъятым. По слухам, вся беда из-за упоминания имени академика Лысенко, которого не должно было быть. По другому слуху тираж не уничтожат, а будут хранить до Страшного Суда на каком-то кладбище мертворожденных книг, будто бы где-то в недрах библиотеки АН СССР. Все иррационально и непостижимо. Неужели атеистическая мистика?
Из письма Е.Д. Петряева к Л.И. Красовскому от 27 марта 1980 года.
«Завтра надо выступать в Северной поликлинике. Здесь коллеги – народ симпатичный. Но возникает вопрос: о чем говорить? А время всего час: поджимают больные…
Все это мелочи жизни. В одной книге, переплетенной в читинском каземате декабристом Борисовым, остались следы мучного клейстера. Видны частички отрубей. Конечно, клей готовился из той же муки, которая шла на питание. Нельзя ли попытаться по остаткам (крупинкам) определить породу зерна и уточнить качество его? Такая деталь быта в каземате еще не изучалась. Посоветуйте, какие пособия по определению (исследованию) подобных объектов.
В одном из архивных дел XVIII века один писец забыл колос ржи. Историки отмахнулись от этой реалии, а она, как мне кажется, могла бы в руках ботаника сказать многое. Теперь я надеюсь на отрубинки, может быть под микроскопом они что-то скажут.
Недавно у меня на окне из садовой земли в горшке с маленьким лимоном появились листки, похожие на калы. На конце листка есть маленький хвостик. На этом хвостике появляется иногда чудесная капелька безвкусной влаги. Висит такая красивая бусинка. Каково физиологическое значение этого хвостика? Испарение избытка воды или нечто иное? Хотелось бы узнать. Еще в январе я посеял 50 зерен пшеницы. Все они взошли, но до сих пор не колосятся, а просто отмирают. Отчего такое!
Готовимся к юбилею Грина. Заседаем, спорим. Виктор Георгиевич работает над указателем о Салтыкове-Щедрине. Нашел массу интересного. Но главное впереди.
По книжной части интересны: Кунин «Библиофилы пушкинской поры», Формозов «Пушкин и древности», «Декабрист М.А. Фонвизин. Сочинения и письма», Боннер А. «Бесценные сокровища (о редкостях библиотеки Иркутского университета).
Из письма Л.И. Красовского от 12 апреля 1980 года.
«Привожу точное название книги о Сабинине: «Д.А. Сабинин и его творческое наследие (по воспоминаниям современников)» (Новосибирск, СО АН СССР, 1979).
Капли на концах листьев у проростков – явление известное. Объясняют его превышением скорости подачи воды в листья из корней под действием корневого давления. Корневое давление как раз и изучал Д.А. Сабинин в 1920-х годах в Пермском университете. Его измеряли, срезая стебель чуть выше корневой шейки.
Есть в Москве крупный систематик растений Павел Александрович Смирнов, учившийся в МГУ вместе с А.Д. Фокиным, такой же холостяк, но еще более резкий и крутой. И дело знает и всего кандидат наук, хотя Александр Дмитриевич и этого не приобрел. К Павлу Александровичу Смирнову, как и к Фокину, но чаще, приносят растения и просят проверить определение. Если на эксикате (засушенном растении) нет, например, корней, то Павел Александрович может сказать: «Уносите свой мусор».
Могу назвать Вам лишь одного человека – Николая Николаевича Цвелева из БИН в Ленинграде, автора новейших монографий по злакам и добрейшего человека из всех, кого знал и знаю в ученом мире. Напишите ему в БИН и узнаете все современные возможности в изучении и использовании крахмальных зерен, а также колоса и отрубей от XVIII века.
Из письма Л.И. Красовского от 1 мая 1980 года.
«6 мая, в день Святого Георгия (по-деревенски – Егория Весеннего), я считаю днем моего второго рождения. В 1941 году в этот день (39 лет тому назад) в 2 часа дня я вышел из моего первого узилища (а всего их было два). Это было абсолютно невероятно, но я оказался на площади Дзержинского в суетливой и ко всему безразличной московской толпе, одетый в зимнее пальто и меховую шапку с неуклюжим узлом в наволочке, галошах, хотя было сухо. Казалось, что все смотрят на меня. Хотелось с каждым прохожим поделиться радостью. Удивляли женщины и дети. Забыл, что они есть на свете. Шел к Сретенке. У Кировских ворот взял такси и через 15 минут обнимал плакавшую от радости мать…
12 мая я уехал во Владимир на пять лет, чему обязан, что не был на фронте и на войне. А до отъезда, числа 9 мая, к нам собрались мои знакомые, прослышавшие невероятную и радостную новость обо мне. Пришли сотрудники АН СССР, где я тогда был аспирантом, а также моя невеста – аспиранта МГУ (теперь она в Новосибирске, у нее четверо дочерей). Всего собралось человек пять-шесть. На меня смотрели, как на воскрешенного евангельского Лазаря. Пили чай из самовара.
Памятник доктору Гаазу я видел в начале 1930-х годов. Он был поставлен в бывшем Козловом переулке (ныне улица Мечникова) близ Земляного вала перед одноэтажным зданием Пастеровской станции (теперь там НИИ гигиены труда). В те годы я был дик и глуп, и Гааз для меня ничего не значил, хотя на Немецком кладбище, где я, можно сказать, вырос, к нам (к матери с нами) часто обращались солидные люди и спрашивали, где похоронен Гааз.
Из письма Л.И. Красовского от 30 мая 1980 года.
«Спасибо, что читали статью Д.А. Сабинина с критикой опытов Т.Д. Лысенко над кок-сагызом. Статья ведущая во всей борьбе с глупостью отрицания внутривидовой борьбы. Но я не читал ее, не успел до посадки, а потом не удосужился. Знаю лишь в пересказе.
Из письма Л.И. Красовского от 30 июля 1980 года.
«И.И. Козлов – незрячий поэт. Он перевел и сделал всенародно известной песню «Вечерний звон». Это ему наш великий поэт А.С. Пушкин посвятил полные любви и дружбы строки:
За вырезки о 50-летии Кировского сельскохозяйственного института спасибо. Статья ректора Тюлина показалась мне очень скучной и бесцветной, как, вероятно, и сам автор, кажется, впрочем, внешне красивый. Я знал старика Тюлина, тоже почвоведа, специалиста по почвенным коллоидам в Тимирязевской академии. Тот дед был горячий спорщик, ядовитый, остроумный, злой. Не отец ли ректора? А может быть дед?
Ответы Э.А. Штиной интересны содержательностью в строгом штининском улыбчиво-начальстволюбивом стиле. Понравился мне педагогический принцип: не оскорблять человеческого достоинства студентов, даже когда ставится двойка. Это принцип из большой серии таких, как: не брать взяток, не рассказывать похабных анекдотов на лекциях, не упиваться водкой до бесчувствия в дни полевой практики… Эмилия Андриановна добрым словом вспомнила своего отца, мужа и профессора К.И. Мейера. Мейера я знал. Он на свои деньги снаряжал экспедицию ботаников на Западную Украину. Звали его дядей Костей. Человек был редкой души в духе доктора Гааза. Заведовал он кафедрой высших растений, знал дело, но великих открытий в науке от него не помню. Э.А. Штина интересней, чем юбилей КСХИ, хотя институт хороший и я его любил и люблю за многое.
Из письма Л.И. Красовского от 1 августа 1980 года.
«Хочу дополнить кое-что о Гаазе. Дата «x august» на его могильном памятнике совпадает, почти, с 24 августа нового стиля, если 10 августа считать старым стилем. При современной разнице между стилями в 13 дней, дата на памятнике (10 августа) отличается всего на один день. В XIX столетии (а когда ставили памятник, я не помню) разница в стилях была 12 дней и, если памятник ставили до 1900 года, ошибка в дате была два дня.
Интересен жертвователь, оставшийся неизвестным. Он латинскую (католическую) надпись сочетал с датировкой событий по Юлианскому календарю старой России.
Сегодня звонил в Институт гигиены труда и профзаболеваний и спрашивал о памятнике Гаазу. Институт давно переехал в новое здание, но позвали сотрудника, который давно работает в институте. Он подтвердил, что на старом их месте в переулке Мечникова, дом 5, есть памятник Гаазу, а в здании сейчас помещается Институт гигиены детей и подростков.
Позвонил заместителю директора этого института Сергею Михайловичу. Он сказал, что памятник есть, и что до революции в здании была больница для бедных и именовалась она Александровской. И еще сказал, что фотографировать памятник можно когда угодно и сколько угодно, чем я и намерен воспользоваться, благо это недалеко от нас. С Мариной сговорился, и она согласна фотографировать.
Из письма Л.И. Красовского от 15 августа 1980 года.
«У Ивана Великого висел (и висит) самый большой в Москве колокол в несколько (не до 10 ли) тысяч пудов. По слухам, он всегда ударял первым во всей Первопрестольной. Звонари везде были наготове и сразу за ним гремели все сорок сороков. Но гул и удары Ивана Великого перекрывали все московские звоны. Так, помнится, писал В.Г. Короленко (?) в «Истории моего современника». А больше никто из множества писателей не умудрился упомянуть об этой сказочной симфонии, которая, вероятно, думали они, будет вечно и которую не ценили, как не ценят воздух или воду, покуда они есть в избытке. По слухам, у Ивана Великого звонил сам великий Плевако. Рассказывал об этом адвокат Клевцов в тюрьме. Для звонов есть устав. У католиков удары благовеста называются «Angel Domini», по крайней мере при похоронах. У нас тоже придается мистическое значение звону, вроде того, что если не дойдет голос молитвы, то звон будет услышан в Горнем Иерусалиме. По нашим понятиям Бог живет в Иерусалиме. Преемственно христианский Бог – еврейский Бог, потому и адрес у Него на земле такой же. И зовут его многими именами: Иегова, Яхве, Адонай, Саваоф. В Иерусалиме можно указать почтовый индекс и самые точные координаты – гора Ciон, потому что там стоял храм Соломона до 70 года по Рождеству Христову и там приносили жертвы Богу – голуби и ягнята. Теперь там мечеть Омара…
Звонят в начале службы, в конце тоже. В середине службы, в определенных местах. Звоны разнообразятся. Говорят, что в Патриаршей церкви, в Елохово, звонят электричеством, не залезая на колокольню.
8 августа мы с Мариной Георгиевной фотографировали памятник Гаазу в переулке Мечникова. Поехали туда после работы Марины в 16:00. Светило солнце, но памятник стоит в окружении деревьев и в тени. Лишь в 10:00 по московскому декретному времени солнце проникает в просвет деревьев против фасада памятника. Памятник величественный, высота постамента более двух метров. Я едва достаю вытянутой рукой до бюста. Бюст бронзовый. Двор и строения больницы великолепны. К нам подошел шофер с телевидения. Он привез редактора отдела «Здоровье» какую-то Белянкину (?). Заинтересовался, разговорился, сфотографировался у памятника для масштаба. Но когда узнал, что Гааз – немец, пришел в негодование и растерянность, будто проглотил пиявку. Очень его обижало, что он приблизился к немцу и сфотографировался рядом с ним. Он (шофер) с Кубани, воевал. Стал рассказывать о зверствах немцев, старался поразить нас ужасами жестокости их, но рассказы его больше страстные, чем страшные после всего читанного, слышанного и виденного на экранах по этой теме. Из вежливости мы сказали, что Гааз родился 200 лет назад, и он не такой. «Все они, сволочи, такие» – сказал шофер.
Среди моих друзей в Кирове есть один, Володя, которого я готовил в Кировский сельскохозяйственный институт в течение двух лет и который окончил институт уже без меня. Теперь он – инженер лесного хозяйства Владимир Тимофеевич Бормотов. Женился. Жил хорошо, радовался счастью. Но под Новый, 1980 год, поехала его жена в Кирово-Чепецк на легковом автомобиле и попала в аварию. Едва ли не все погибли, а его жену, Галину Петровну, спасли. И спас ее хирург Юрий Евгеньевич Петряев. Ваш сын. Об этом узнал из последнего, полученного на днях, письма Володи, который слов не находит, чтобы высказать свою благодарность спасителю его любимой Галочки.