Из письма Л.И. Красовского от 7 марта 1976 года.

«Спасибо Вам за Л.А. Гребнева и похвалу МОИП.

Направил к Вам своего ученика Виктора Александровича Чащухина, чтобы Вы его поддержали в трудных условиях его первых шагов на жизненном пути в диких условиях Кировского ВНИИОЗ. А он наслышался о Вас от меня и боится показаться Вам на глаза. Если осмелеет, помогите. Я и письмо послал ему для Вас. Человек он способный, ищущий, придавленный, но еще молодой (23 года) и мало читавший. Я его ничему никогда не учил, кроме методики газового анализа в корневищах тростника и определения незамерзающей воды в ветках деревьев.

В журнале «Семиотика» (Труды по знаковым системам) Тартусского университета (1975, вып.7, с.296-301) напечатана потрясшая меня статья Иосифа Давидовича Амусина «Об одной забытой публикации тартусского профессора Александра Вавилова». В 1912 году это профессор опубликовал в Париже арабский текст и ее французский перевод «Всемирной хроники» Агапия Манбиджского и в ней свидетельства историка Иосифа Флавия (93-94 года по Рождеству Христову) о Христе Иисусе. Это знаменитое свидетельство известно было только по греческим спискам, и подлинность его сначала оспаривалась, а потом у нас просто была отвергнута, и само свидетельство считалось христианской вставкой, сделанной в III веке между Оригеном и Евсевием Кесарийским (IV век), автором «Церковной истории». Иисуса же никогда не было. Основанием для критики служила христианская, чуждая фарисею Флавию, редакция текста, где, например, признавалось воскресенье Христа и утверждалось, что он был Мессией. Как же Флавий мог оставаться евреем? В арабском тексте епископа Агапия это место изложено в иной, явно еврейской редакции и сказано: ученики видели его на третий день после распятия и что они считали Его как бы Мессией.

Сочинение А. Васильева вспомнили только в 1971 году и на английском языке Sh. Pines выдвинул его, как первоначальный, подлинный оригинал текста Иосифа Флавия, привел множество тому доказательств путем сличения текстов из сочинений Михаила Сирийского (XII век), Блаженного Иеронима (IV век) и других мест «Древностей» Иосифа Флавия. Таким образом, Иосиф Флавий писал о земной жизни Иисуса, хотя и не признавал его Мессией. Писал он через 60 лет после распятия и Воскресения, но ведь такой же срок отделяет нас от Патриарха Тихона, от Базыкина и иже с ними. И ведь изустно помнят многих. Тем более свежо должно быть в памяти историка, писавшего о тех Великих Днях.

А ведь я в глубине души был убежден, что Иосиф Флавий промолчал о Христе Иисусе и сильно сомневался в подлинности христианских о Нем свидетельств. Слава Богу, что истина раскрылась спустя 1900-2000 лет! Слава Богу, что историчность Иисуса Христа сделалась несомненной.

Из письма Л.И. Красовского от 15 марта 1976 года.

«Стахровский Евгений Вольдемарович – заведующий лабораторией экономики охотничьего хозяйства. Лет 10-12 вымучивал ненужную диссертацию по «охотэкономическому районированию Восточной Сибири» и, конечно, обязательно «блестяще» защитил ее не в Иркутске ли? Опросы, заготовки в райзаготконторах, всякие себестоимости, рентабельности, валовые доходы, обязательные прибыли и прочая скука для смерти мухам и тараканам, которых стало больше, чем мух во много раз. Мелочен до абсурда. Примитивен. Услужлив и начальстволюбив. В рекомендациях лаконичен и прямолинеен, как милиционер: прекратить спекуляцию кедровым орехом, запретить отход пушнины на сторону, устрожить трудовую дисциплину и так далее в этом роде. Не улыбается, хотя на лице лежит печать раболепства и угодливости перед тем, кто выше. Чтобы он отказался подписать некролог, трудно представить. Откуда у него взялась такая прыть? Или где-нибудь Скалон помянул его недобрым словом по справедливости, и тут же позабыв о такой мелочи? Страховский же запомнил и теперь уперся. В целом-то он под общую серую масть ВНИОЗовского индома.

Интереснее его отец Вольдемар Генрихович, считающийся классиком охотоведения. Он руководил знаменитой Верхне-Вычегодской экспедицией в 1930-1932 годах вместе с Лобачевым, сыном слободского учителя, потом профессором хирургии в институте Склифософского, сейчас пенсионера, перенесшего более пяти инфарктов. Там они придумали количественные учеты животных. Мужчина был красивый, читал лесоводство в Балашихе. Охранял природу Лосиного острова в Москве. Ввел рад ценных понятий: численность животных, плотность животных и другие. Судьба его печальна, хотя это скрывает теперешний Ваш вятский его отпрыск. В 1932 году впервые ввели паспорта и там писали национальность. Стахровский был поляк. Но в те годы были очень плохие отношения с Польшей. Называть свою национальность разрешалось произвольно, и Вольдемар Генрихович назвался немцем, потому что тогда были хорошие отношения с Германией. Спокойно жил такой «немец» до 22 июня 1941 года, когда его взяли за «жабры» и выслали куда-то за Урал, где он и отправился в иной мир.

С Юрием Ивановичам Миленушкиным мне так и не пришлось встретиться на грешной земле. Похоже недуг его мучил сильно и интерес к встречам у него ослаб, что испытываю и я сам.

С «Охотой и охотничьим хозяйством» дело обстоит много лучше, чем Вы предполагаете. Некролог там будет. Писать поручено какому-то литератору, бывшему охотоведу, ученику и другу (большая редкость!) покойного Василия Николаевича. Поместят где-нибудь в июньском-июльском номере. Может быть в майском, потому что ближайшие номера уже сданы в производство. Так было с некрологом моей Ирины Витальевны, умершей 23 февраля. Знаю все это от сотрудницы редакции журнала, ученицы моей жены, приезжавшей на ее могилку в третью годовщину смерти.

Злорадствуют, конечно, многие, особенно у Вас в Вятском ВНИИОЗ, в том числе и те, кто подписал некролог. Ведь Скалон, по слухам, презирал ВНИИОЗ и называл его Институтом второсортной зоологии. Считают, что он, Скалон, разорил Балашиху – охотоведческий центр мирового значения. А Вятский ВНИИОЗ – осколок Балашихи, худшая ее часть, потому что лучшая в Вятку не поехала. Злорадствует ли О.К. Гусев? Вряд ли. Он умеет себя держать и заботиться об этом.

О самом Василии Николаевиче писать трудно. Увяз он в хозяйстве и в отчаянных попытках спасти обреченное на погибель: формы, родовые уклады охотничьих племен, нетронутую природу и так далее. Основной огромный талант его, может быть, был бы в сатире. Вышел бы из него сатирик «страшной силы», как говорил году в 1960 Ваш Дьяконов в отношении уржумского (или малмыжского) сатирика, кажется, Макарова на вечере поэтов в Герценовской библиотеке (по-видимому, речь шла об уржумском поэте Евгении Замятине – А.Р.). Но этому таланту Скалона не нашлось места для разворота. Пришлось уйти в бобров Северной Азии, в егерские обходы, в охрану природы – дело пионеров и пенсионеров, во всяком случае, во времена молодости Скалона. Так и рассыпалась страшная сила мелкими брызгами едкого злословия, часто очень меткого и остроумного, но бессильного и почти бесцельного.

Из письма Л.И. Красовского от 29 апреля 1976 года.

«Спасибо за В. Чащухина, за интересную статью о декабристах и вятских почтовиках, обоим нам столь близких по воспоминаниям детства.

Получил письмо от Т.Н. Гагиной-Скалон. Спасибо ей. Помнит Василия Николаевича и пишет о нем с благоговением.

Прислал открытку А.А. Насимович и сообщил, что Вы вспоминали меня добрым словом. Рад этим словам из Ваших уст. Горжусь ими. Они поддерживают во мне бодрость, на которую часто случается острый дефицит при моих телесных немощах.

Узнал недавно, что в апреле 1923 года вся Вятка отошла от принудительно навязанного обновленчества, и туда был послан митрополит из Москвы обновленческий «митрополит» Евдоким (дореволюционного посвящения). Вятичи же стали молиться за Святейшего Патриарха Тихона, который в это время был арестован за контрреволюцию. Руководили всей этой затеей епископы Виктор и Павел (не Глазовский ли, бывший настоятелем Успенского Трифонова монастыря в предреволюционные годы?). Евдоким усмирял Вятичей и благословлял народ в соборе (не Троицком ли, тогда еще кафедральном?). Одна женщина бросила Евдокиму в глаза горсть золы. И все за то, что он «красный», что они добились расстрела Вениамина, Митрополита Петроградского, заключения Святейшего Тихона и другую мерзость.

Из письма Л.И. Красовского от 6 мая 1976 года.

«Очень прошу передать наш оттиск в Герценовскую библиотеку. Напечатать статью помог А.А. Насимович при отрицательной рецензии. Явно, впрочем, абсурдной. У меня такое бывало часто: прочтут, отругают, напишут глупость и вернут статью. Потом объяснишь, передумают и напечатают.

На Пасху на Немецком (Введенском) кладбище около ворот стояло до сотни легковых автомобилей. Заняли все ближние к воротам улицы до нашей. Там сходили и к воротам шли пешком, а в ворота протискивались под надзором наряда милиции. Крашеных яиц и кусков куличей было столько разложено на могилках, что хватило бы накормить целый уездный город с населением в 2-3 тысячи человек. Множество птиц до сих пор склевывает эти пасхальные угощения. Редкая могила сиротливо оставалась без праздничных подарков. И у полковников, и генералов, и физкультурников лежали пасхальные яички. На том кладбище у нас 4 могилки и еще одно место в Колумбарии, где в 1972 году мы похоронили прах нашей тетки Виктории, умершей в возрасте за 90 лет. Недавно под урной нашей тетки мы увидели надпись: Подымов Владимир Федорович (1903-1970), член КПСС с 1923 года, а под надписью овальный медальон с фотографией самого члена. И тут вспомнили. Подымов, с такой же физиономией, командовал отрядом оперативников при аресте меня в 1950 году. А теперь прах его лежит в 30 см от праха нашей Виктории, лифтерши, уборщицы, в прошлом продавщицы, а еще раньше – телефонистки. Лежат рядом! Пришли мы 25 апреля христосоваться к Виктории, принесли кусочек яичка. Смотрим, а у Подымова лежат два красных яичка и еще кусочек кулича на белой салфетке. И цветы. Вот Вам и член с 1923 года. Где-то в Писании сказано, что и бесы имеют веру, но они верят и трепещут. В 1950 году меня посадили в Страстной Четверг, и Подымов усердствовал. А в ближайшее воскресенье была Пасха, и что же он разговлялся после трудов «праведных»?

Из письма Л.И. Красовского от 29 июля 1976 года.

«Читаю преподобного отца Пьера Тейяр де Шардена «Феноменология человека» (М., Прогресс, 1965). Это настоящий Святой отец, монах, иезуит, антрополог и палеолонтолог (1880-1955), участвовавший в 1929 году в открытии останков синантропа, страстный эволюционист, искренний искатель истины и, вместе с тем, католик, папист, монах. Вот уж не чета нашему бывшему отцу Черткову и кампании.

По его мнению, эволюция – не гипотеза, не теория, а несомненный факт, от которого можно отвернуться, но который от этого не перестанет существовать.

Самозарождение жизни – один из важнейших скачков эволюции и потому тоже не подлежит сомнению, вопреки всемирной практики всех хирургов и микробиологов после Л. Пастера.

Появление сознания человека – второй величайший этап эволюции универсума. Сознание берет под контроль саму эволюцию, останавливает ее (человеческие расы не превращаются в виды) и направляет по пути кооперирования мыслей отдельных существ в коллективный разум Вселенной, где все индивидуальные сознания сходятся в конечной апокалиптической точке (Омега), то есть в Боге. Последнее я не раскусил и, вероятно, переврал, но достижения эволюционизма понял, кажется, вполне и частные ошибки дарвинизма и даже лысенкизма искажают лишь мельчайшие детали, главные же принципы остаются незыблемыми.

Но святой отец П. Тейяр де Шарден считает обязательной направленную эволюцию. Он не отрицает всякую эволюцию, но главный ствол ее (ароморфозы А.Н. Северцова) направлен на освобождение внутренней сущности материи и на ее развитие. Внутренняя же сущность, не замеченная физиками, заключается в зачатках психики, которую в неживой материи преподобный автор называет радиальной энергией, в отличие от обычной, именуемой потенциальной энергией.

Прослеживая ход эволюции от субатомных частиц до человека, Его Преподобие и приходит к выводу о выходе психической сущности из материальной скорлупы и о господстве современной психической ноосферы над всеми материальными сферами Земного шара, во всяком случае в быстром росте значения ноосферы в судьбе планеты.

Опять вспоминаю расстригу Черткова или всюду распространенные в Вятке сказки о подземном ходе между мужским Успенским и женским Преображенским монастырями.

Вчера получил автореферат В. Чащухина и теперь буду его читать. Первые страницы написаны хорошо, дельно и обоснованно.

Из письма Л.И. Красовского от 4 августа 1976 года.

«Слыхал, что тейяризмом серьезно интересуется Институт философии АН СССР. Есть слухи о каком-то совещании по тейяризму в Академии Наук.

Не помню писал ли я Вам об интересном больном, с которым я лежал в Страховской глазной больнице, теперь именуемой Московской клинической глазной больницей. Это – Рубинин Евгений Владимирович, красивый дед 83 лет с заметным отпечатком этих лет на мертвенно бледном лице, но с памятью 20-летнего юноши. Женат он дважды и от второго брака старшая дочь только что окончила 10-й класс, жене 45 лет, теще 65 лет. Он персональный пенсионер, участник гражданской войны, а потом дипломат в Западной Европе и заведующий западноевропейским отделом МИД. До 1917 года он окончил Сорбонну. Конечно, и посидел и поседел. Носит длинные седые кудри, напоминая екатерининского вельможу. Вот он говорил, что Тейяр де Шарден на Западе не меньше популярен, чем Альберт Швейцер, кстати, тоже религиозный человек.

Недавно Песков с наслаждением известил, что зоолог Гржимек не верит в Бога и не считает возможным верить для ученых и вообще для разумных людей. Песков добавляет, что Гржимек немец из ФРГ, наш друг, участник гитлеровского вермахта на восточном фронте, но служил ветеринаром.

А в одном из выступлений митрополит А. Введенский, этот величайший златоуст, рассказывал о книге Ницше «Антихрист». Оказывается, этот немец тоже не верил в Бога и заявлял, что самая грязная книга из всех когда-либо написанных (Вам, библиофилу, это особенно интересно) это Евангелие. «Я» - писал Ницше, «надеваю перчатки, когда читаю эту книгу, чтобы не запачкать руки об ее страницы». Плохо я знаю Ницше, но, боюсь, что у него много последователей и не только в отношении к Евангелию и не только тех, которые его читали, или, хотя бы, что-нибудь о нем слышали. Просто пришли к одной морали независимо друг от друга микробы зла, о которых писал Ф.М. Достоевский в «Преступлении и наказании» (если не ошибаюсь). В биологии преподобный Тейяр де Шарден, конечно, гигант. Эволюцию он, боюсь, незыблемо обосновывает палеонтологией. Но ход ее изображает лишь как одну из мыслимых вероятностей. Весь филогенез уподобляет растению со стеблем, с черешковыми листьями, с мутовчатым листорасположением, с почками с боковыми побегами. Предсказывая конец соматической эволюции по воле ноосферы, святой отец считает обязательным эволюцию разума. То есть самой ноосферы и предрекает ей следующие три главные направления:

Без религии преподобный отец не видит стимула к познанию. Без веры в вечность бессмысленна всякая деятельность существа, наделенного сознанием.

Вспоминал Вас в Ильин день. Помнится, Вы говорили, что у Вас дед был Илья. Любят у нас этого еврея, «Предтечу Второго Пришествия Христова», как поется в наших акафистах.

Из письма Л.И. Красовского от 17 сентября 1976 года.

«В Ваших письмах В.Г. похоже на К.Р. и одинаково дорого для меня при огромных сословных различиях в реализме Вашей номиналистики.

Так я и знал, что Вы находитесь вблизи чудотворной портретотерапии, о которой с восторженной верой поведала миру треть человечества, да еще самого спесивого в оценке своей прогрессивности. А Вы не верили в чудеса! Это уж не из «Епархиальных ведомостей» и не из XIX столетия, а из последнего номера больших газет. И если недавно почивший косоглазый бог может исцелять своим портретом в наши дни, то почему же настоящий СПАС не мог вернуть зрение во времена Тишайшего царя. В Спас, 19 августа нового стиля, у моей названной дочери Наны (Надежды Владимировны) родилась девочка (моя внучка), названа Ириной и, конечно, похожа на покойную бабушку.

Из письма Л.И. Красовского от 3 октября 1976 года.

«Звонил Екатерине Константиновне Васнецовой по просьбе одного моего знакомого, с которым 16 августа мы были на наших могилках на Введенском кладбище. И прошли на могилу доктора Гааза, а потом к Васнецовым, о чем писал Вам. Знакомый тот знал отца Михаила Викторовича в Праге. Сам он преподает электротехнику (теперь на пенсии) в Новочеркасске, недавно защитил диссертацию кандидата технических наук. Знает немецкий, французский, чешский и польский языки. Заинтересовался он могилами великих земляков. Но у Виктора Михайловича исчез крест и появилась плита без надписи. Что на ней напишут, кто знает? Степан Николаевич Попов (так зовут моего знакомого) читал письмо М.В. Нестерова к Дурылину с подробностями похорон Виктора Михайловича в 1926 году. Хоронили по-православному с панихидами в доме, со множеством народа, с процессией по Мещанской улице из снесенной вскоре церкви Адриана и Натальи. Но похороны были не на Немецком (Введенском) кладбище, где сейчас находится могила Виктора Михайловича, а на Лазаревском кладбище у Рижского вокзала. Как же Виктор Михайлович оказался на Введенских горах в Лефортово?

Екатерина Константиновна, о которой Вы пишите, всегда бывала у нас, когда приезжала в Киров. Муж ее Всеволод Аполлинарьевич, после плавания по северам, был директором Ильменского заповедника в Миассе, когда я работал в «Денежкином камне». А потом он сделался директором морской биостанции в Геленджике, где работал мой учитель профессор Дмитрий Анатольевич Сабинин, застрелившийся там 21 апреля 1951 года в возрасте 60 лет, потеряв надежду дождаться конца преследовавшего его лысенкизма, против которого он боролся всю жизнь. После смерти Ирины, которая для каждого гостя умела сделать незабываемый праздник, мне нестерпимо было видеть и слышать свидетельницу былых радостей Екатерину Константиновну Васнецову. И позвонил я ей впервые за истекшие почти четыре года.

Выяснилось, что Виктора Михайловича хоронили на Лазаревском кладбище, ближайшем к его дому, но в конце 1930-х годов дочь художника Татьяна Викторовна перенесла прах родственников к могиле Аполлинария Михайловича (умер в 1933 году) на Немецком кладбище, где похоронили и Татьяну Викторовну в одной могиле с ее гениальным отцом. Эти похороны уже были с участием Екатерины Константиновны. Татьяна Викторовна была последней хранительницей церковной традиции в семье Васнецовых и скончалась в конце 1940-х годов.

Памятник Виктору Михайловичу проектировал его внук, по словам Екатерины Константиновны, бездарный архитектор ультрасовременных построений Андрей Владимирович Васнецов с одобрения Виктора Михайловича, сына пражского отца Михаила Викторовича. Проект скверный и автор его тянет установку памятника, гравировку надписей на нем и «Витязей на распутье». Затягивает дело по лености и какой-то современной занятости, по наплевательству на память деда, именем которого, однако, пробивает себе карьеру.

Екатерина Константиновна усердно просила меня написать в «Известия» письмо с вопросом: почему в год 50-летия смерти Виктора Михайловича (1926-1976) исчез крест на его могиле, и появилась плита без надписи, то есть пропало воспоминание о великом художнике. А я не могу решиться. По ее же мнению это возымеет большое действие и ускорит дело с оформлением памятника. Боюсь писать. Боюсь ставить свое имя около имени Васнецова. Благоговею перед ним.

Заехал бы Виктор Георгиевич ко мне в Лефортово по дороге в Ленинград или обратно. Сходили бы с ним на дорогие мне Рогожки (Рогожское кладбище). Ведь Виктор Георгиевич не нам чета, он – древлее благочестие. А на Рогожках служил сам Высокопреосвященный Никодим, Архиепископ Московский и Всея Руси (старообрядческий) и весь чин служебный там дониконовский, и пение крюковое. Храм же Казаковский 1798 года (Покровская церковь) и еще зимний храм под колокольней, которую раньше видно было у окна, перед которым пишу Вам.

Из письма Л.И. Красовского от 12 октября 1976 года.