Из письма Л.И. Красовского от 22 марта 1974 года.

«За отца Геппнера (да еще из города Слободского) нижайший Вам поклон. Быть может, и  в городе Слободском вспомнят имя великого латиниста. И редкого (я в этом уверен) человека,  в искренности его исканий истины – величайшего оскудевающего блага для людей на земле да и во всем мире.

Не без удовольствия вспомнил миловидную Клару Анатольевну Некрасову – охрану природы в Кировском сельскохозяйственном институте. Но не могу представить ее на целине без минимальных удобств и даже без роскоши.

В МОИП задолжал за несколько лет. Никак не решусь поехать и платить за одного. Всегда, лет 15, платил за двоих – за Ирину и за себя… Да и уныло там, как в морге. Занимался там, в 1934-1935 годах. Там была кафедра Зенкевича, которого я никогда не любил. Это – не Чижевский, за которого Вам всегда превеликое спасибо.

О.К. Гусева видел раза два. Он завершил свое путешествие вокруг Байкала. Тоже советует мне бывать в МОИП. Он там руководит секцией охотоведения.

А вот Сафонов или Родин…

Из письма Л.И. Красовского от 14 апреля 1974 года.

«Трудно меня больше обрадовать, чем обрадовали Вы воскрещением отца Геппнера в «Воскресения День», да еще записали меня в совоскресители.

Вспоминая о Вас, я, с торжеством, думаю о действительно духовном величии русского народа, несмотря на океан мерзостей, пьянства, блудословия и прочей нечисти, временами пускающей сильные ростки, как у крапивы.

Рад, что слышал Вас голос по телефону, но жалел, что не смог увидеться. Но Москва больше Лондона, как будто бы писал еще Олеарий, кажется, при царе Михаиле Федоровиче и как часто говорил мне, находясь в столице, суздальский «Фокин» – замечательный Алексей Дмитриевич Варганов. Из-за этих больших размеров мы и не встретились. Не как в Вятке, где случай позволял нам пересекать наши пути и где я ходил по улицам с надеждой увидеть Вас и нарочно выбирал Ваши улицы, часто сворачивая к святилищу вятской культуры – библиотеке им. А.И. Герцена.

В заповеднике живу на самом дальнем кордоне, где раньше бывал с покойной моей Ириной, в 7 км от управления, от главной усадьбы, находящейся в 12 км от Серпухова и в 4 км от автомагистрали Москва – Тула и дальше, кажется, до Симферополя. Дорогу на усадьбу я знаю по прежним годам. Ходил по ней десятки, если не сотни раз. Но сейчас она непроходима из-за воды и грязи. Приходится пользоваться автомобильными дорогами. В одном и том же месте видал молодого лося. Там валят лес для электролинии в деревню Жидовино и лось обгладывает кору поваленных осин в 10-15 шагах от лесорубов. По шоссе через 3-4 минуты идут автомобили, а лось ничего не боится. Вчера с автомобиля видел стадо из пяти пятнистых оленей. Стояли на опушке в 100-150 метрах от дороги.

Живу почти один. Перед моим окном Ока, за нею, вдали, неразличимые домики деревни Балково. Позади кордона речка Таденка и заповедный лес. Вход «посторонним» воспрещен, да и входить некому – пустыня. От людей и от человечества полный отдых. Вдали, километрах в двух, за рекой, стоят до 30-40 каменных башен о 12 этажах каждая. Там трубы, заводы, дым. Это – город Пущино на Оке, бывшая при нас живописная деревушка. Ночью город блестит бесчисленными огнями. Но шум не слышен и пыль не долетает. Почему-то при этом вспоминаю «Теркина на том свете»:

Попади ночью в этот светящийся город и не найдешь места. А в бывшей деревушке Пущино никто бы не заночевал на улице.

Дом, где меня поселили, двухэтажный. Строили его для… министра. Но министр ушел, и дом передали пользователю земли – заповеднику. Так рассказывают. В доме шесть комнат, отопление по батареям из подвала, где углем (в лесу!) согревают котел на весь день и всю ночь от Покрова (1 октября старого стиля) до 1 мая нового стиля, хотя дом пустует. Не топить нельзя – трубы лопнут. От угля на окнах матовый налет. Проведешь клочком белой бумаги, на ней появляется жирное черное пятно. Канцероген?

Лесник, обитающий внизу и имеющий квартиру в Пущино, сообразил сделать электрообогреватель и избавил себя от угля и каких-то газов в воздухе, но углем подтапливает. Имеется водопровод и ванные (одна внизу, а другая – наверху). Но вода привозная из Жидовиново. Когда я поселился, меня просили экономить привозную воду, как в пустыне, хотя свою можно экспортировать. Впрочем, около старого кордона был колодец, а его засыпали. Зачем?

Из письма Л.И. Красовского от 2 июня 1974 года.

«Спасибо за А.А. Любищева. Для меня он остался в моем недавнем счастливом вятском прошлом. Представляется мне гигантом среди нашего мира кандидатов и даже докторов наук.

А Вас «лень одолела». Редко так по-доброму смеялся, как от этой шутки.

Пишу вечером, а завтра на поезде в 8:14 – в заповедник, на берег Оки, где были с Ириной и где без нее быть обидно. Там кончаю отчет по теме за два месяца.

Кажется, буду выступать оппонентом по диссертации о розах в Тимирязевской сельскохозяйственной академии.

Есть слух, что пощипали (и сильно) библиотеку в Троицо-Сергиевой лавре, в духовной академии. Что осталось и осталось ли что, не знаю.

Слушал сегодня Хризотома епископа Зарайского. Молодой. Научился говорить, сохраняя церковный стиль.

Из письма Л.И. Красовского от 13 июня 1974 года.

«Спасибо за благоговение перед Пушкиным. Вероятно не ново и где-нибудь не раз писалось, что если бы жизнь этого гения не оборвалась бы так рано, то не было бы многих последующих напастей, потому что мир имел бы великие творения облагораживающие душу и отвращающие многих людей от злодейств.

Из письма Л.И. Красовского от 24 июня 1974 года.

«Помните Вы и 22-е (июня – А.Р.) и маршала… Если бы я был художником и писал бы его портрет, то использовал бы не мазки и не штрихи, а знаки вопросов… То вознесет его высоко, то закинет куда-то, то удивит аллилуевщиной???

В заповеднике надо с Оки ехать в Данки, в управление, где находятся все научные материалы. Расстояние 11 км. Утро. Шофер сажает меня в кабину и рассказывает… Только что служил в Могилеве (или в Минске) во внутренних войсках. Возил начальство, возил и «воронки»: «Ох, и зверски же пихают туда зэков». Заталкивают коленкой. Лезут на головы тем, кто раньше залез. Говорю старшине: «Зачем так делаешь?». «А тебе что?», или еще хуже отвечает (языком героев писаки Солженицына). Одно из употреблений человеческой коленки.

Был я в узах. До 1953 года жилось кисло. Зато после начались сказочные метаморфозы. Хлеба давали навалом, без ограничений. Открыли оздоровительный пункт, куда я попал, имея 48 кг живого веса.

Я то думал, что все еще продолжаются пикники и адские усилия возродить человеческую улыбку…

Из письма Л.И. Красовского от 16 августа 1974 года.

«Книгу Д. Гранина о Любищеве вчера вечером  прочитал за один присест с 20:00 до 24:00 с красной ручкой и со множеством восклицательных знаков и подчеркиваний от удовольствия и согласия, при малом числе вопросительных знаков в непонятных и неприятных местах, без которых, ясное дело, нельзя издать книгу. Выходит, что прав был А.Т. Твардовский:

На странице 10 написано, что осталось более 500 печатных листов неизданных рукописей, а на с.29, что их автор «не боялся обвинений в витализме и идеализме». Там и о митрополите Филарете (Дроздове) – авторе Манифеста 19 февраля 1861 года. Того самого, над столетием которого глумился «провинциальный профессор» Эмаусский. Там и апология Чижевского, за упоминание которого провинциальный профессор Петской возражал против  диссертации Сергея Александровича Корытина, там и классическая автобиография героя с разбором его генофонда от Болтушкиных, там осуждение стандартного мышления с «идеологических позиций» и философии, разделяемой П. (вероятно, скверной памяти, покойного Презента).

Пишет о религиозности Леонардо да Винчи, Л. Пастера, что тщательно скрывается даже от профессоров, по крайней мере, вятских (провинциальных!).

Книжку Скалона и Шаргаева об оболтусах (она почти такая же по своему объему), прочитал также за один присест, отодвинув (увы!) просроченные рефераты и редактируемую рукопись по ботанике. Там много спорных положений, по-моему, даже ошибок. Срочно обо всем написал В.Н. Скалону. Обидится?

Из письма Е.Д. Петряева к  Л.И. Красовскому от 18 августа 1974 года.

«Да, повесть Гранина – интересный симптом. Мне кажется, что у Александра Александровича (Любищева – А.Р.) есть кое-что от Вл. П. Карпова, который говорил («Основные черты органического понимания природы», М. «Путь», 1913), что каждая связь сопровождается появлением новой формы. Ссылался и на Матфея: XVIII, 20.

В мои студенческие года Карпова (вместе с Гурвичем) очень ругали, но и хвалили за перевод Гиппократа.

В книжке Скалона есть «ляпы», но пафос хорош. Об издании своей библиографии Василий Николаевич что-то не пишет, а прошел уже год. Могли, конечно, переиграть. У нас без перемен. В библиотеке о Вас всегда спрашивают и просят передавать привет, а Ф.А. Смирнова очень жалеет, что Вы уехали.

В.Г. Шумихин еще в Малмыже. От директорства отказался, но дело еще не решенное.

У меня масса дел и долгов, а работать не хочется: «Стойкое отвращение ко всякой работе» (по М. Твэну). Правда много читаю, радуюсь всяким открытиям.

Из письма Л.И. Красовского от 10 ноября 1974 года.

«Моя дочь узнала от Вас об опубликовании ее статьи в «Советской России» за 5 ноября. Невероятно. Правда, я читал 30 октября статью в гранках. Потом Нана уехала в Рыбинск к бабушке, на праздники. Сегодня она вернулась и прочитала Вашу открытку, полученную вчера. Обрадовалась и сообщению и еще больше похвале!

Живого Любищева знали не больше полусотни человек. Когда же он умер, о нем узнали десятки тысяч и интерес к нему нарастает лавиной. Воскрешение из мертвых? Не так же ли оно неудержимо произошло 2000 лет тому назад во Иерусалиме и во всем мира? Почему не пытаются мешать, препятствовать, остановить? Не хотят? Не могут? Недосмотр? Запоздали и наверствывают упущенное? При жизни Александра Александровича я этого не ждал. Не знаю, ждал ли он? Человек он был достойнейший. Добрый интерес к нему не есть ли хороший признак?

Виктор Георгиевич Шумихин – его любят многие. Тоже надо радоваться. Он – добрый и любящий свое дело человек. И опять – хороший признак, что тревожатся за него. Хорошо, если опасность для него миновала. Как же еще много счастья на свете!

Вышел №5 «Физиологии растений» (всего шесть номеров в год). Там моя с Виктором Чащухиным статья о незамерзающей воде в ветках деревьев под Вяткой в зимнее время при –20 и –25 градусов Цельсия. Оттисков еще нет. Смотрел весь журнал. Читать его вряд ли можно. Не о растениях пишут как мы.

Недавно снова служил Николай, епископ Зарайский, глава Православной церкви Японии. Маленький, безбородый и безусый японец с сильным альтом. Византийский ритуал в японском исполнении. Говорил проповедь

Из письма Л.И. Красовского от 21 декабря 1974 года.

«Вчера у нас дома был Василий Николаевич Скалон. Видел его впервые и мнение о нем самое хорошее. Приезжал с сыном Андреем – писателем. Вместе с тем, меня тревожит его (Василия Николаевича) хождение по врачам. Из жизни он не выключается, это радует. Радуется гонорару за статью в «Известиях». И сын его тоже. Значит, не больно-то они богаты. А семья у него огромная и обо всех он заботится.

Вспоминали о Вас с искренней любовью.

Вчера ездил в старый МГУ на столетие Александра Гавриловича Гурвича.  Заседание Московского общества испытателей природы было в институте физиологии им. Сеченова, во дворе МГУ, в аудитории, где читал лекции А.Г. Именно там, в 1930 или 1931 году, будто бы, О.Б. Лепешинская повесила плакат «Долой витализм». Не там ли Вы и видели плакат «Долой Гурвича!»? Не бывал ли там, на лекциях, А.П. Чехов?

Народу на заседании было много, но доклады, как всегда, были скучные. Но, я слушал дочь Гурвича Анну Александровну о митогенезе и внука Льва Владимировича Белоусова о биологическом поле. Похоже, что без Гурвича наука была бы на том же уровне, на котором находится сейчас. Гурвич заранее подогрел интерес к решенным теперь вопросам. Молодые люди, на заседании, были единичны, как в церкви.