Из письма Л.И. Красовского от 4 ноября 1976 года.

«Сегодня «Казанская». Вчера была всенощная с помазанием (вятское слово, церковное) в трех приделах, а сегодня две обедни. И народу полно. Дело же все в том, что в 1612 году, в этот день, в Москву вступило ополчение Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Навстречу им вышел освобожденный из темницы первосвятитель Арсений и в руках у него был образ Казанской Божьей Матери. Прошло 363 года, а народ столько помнит это великое событие. Молились тогда двумя перстами. И аллилуйя была двугубая. И венчали посолонь, и крест был осьмиконечный, брынский, древлее благочестие.

Есть слух, что усердно печатают «Номогенез» Л.С. Берга, будто крещеного еврея. Издание идет со скрипом. Верстку послали на отзыв и дали приказ рассыпать набор. Дело удержалось не на ниточке, а на какой-то паутинке и теперь пошло полным ходом. Но на пути еще сигнал и реализация тиража. И везде могут остановить и уничтожить. Все же интересна хотя бы попытка переиздания через полстолетия проклятий, ругани и оплевывания.

Из письма Л.И. Красовского от 25 ноября 1976 года.

«Почему не едет Виктор Георгиевич?

Вчера в «Известиях» написали о смерти академика Т.Д. Лысенко 20 ноября на 79-м году жизни. Жил громко, а ушел из жизни совсем тихо. Лысенкизм умер в октябре 1964 года. Труп разлагался, но гангрена, к счастью, была локализована, и последствия получились не столь злокачественными, как могли быть. В Академии Наук на Калужской 33, где была лаборатория Т.Д. Лысенко, висит некролог с биографией и победными итогами длинной его жизни:

Не рекорд ли это? У кого больше 8 орденов Ленина? И все за биологию, за то, что по Райкину: «Генетика – продажная девка империализма».

Из письма Л.И. Красовского от 23 декабря 1976 года.

«12 января 1959 года я впервые приехал в Киров. Тогда еще звонили у Серафима Саровского. И звон вечерний слышен был у нас на углу Энгельса и Гласисной (теперь Октябрьский проспект).

Впрочем, в 1955 году, после 22 февряля, я возвращался из Тайшета с остриженной головой и в зековских шмутках (первого, впрочем, срока). В Кирове был день выборов, и нас всех погнали из вагона голосовать на вокзал, в то время маленький, окрашенный желтой краской. Не предзнаменование ли это было?

Ваши вопросы мне не по силам: не могу ответить ни один. Можно ли спросить Хржановского? Он заведует кафедрой ботаники Тимирязевской академии, человек дельный, но себя не забывает. Любит бывшего Верховного, держит нос по ветру, наш ровесник, собирает ботанические раритеты и может заинтересоваться Вашими вопросами. Вышла маленькая моя статья о лосях в Сборнике №11 Охотрыболовсоюза.

Вышла книга В.Г. Хржановского, которую я редактировал. Моего имени в книге нет, но деньги я получил по договору.

Где Виктор Георгиевич?

Посылаю Вам стихотворение, которое приписывают Филатову, офтальмологу. Он будто был художником и поэтом?

Реквием

Из письма Л.И. Красовского от 7 января 1977 года.

«Весной 1976 года умер Лев Леонидович Балашов. С ним ушли богатейшие знания. Вдова его смогла мне сказать лишь телефон Владимира Владимировича Алпатова. Телефон оказался не тот и от вдовы моего учителя Леонида Васильевича Кудряшова (умер 31 июля 1976 года) я попал к дочери Арсения Владимировича Алпатова – критика недавних времен и усердного лакировщика. Дочь его Ирина дала мне точный телефон Владимира Владимировича, учившего меня биометрии в 1939 году и потом допускавшего меня до споров с ним по вопросам свечения тканей и выделений.  Каковым он, Владимир Владимирович, объяснял свечение вокруг головы святых и образование нимбов без участия внематериальной силы и терпел за это, хотя и не очень много. Он же принимал меня на работу референтом ВИНИТИ в 1957 году, когда он был главным редактором журнала «Биология». Слава Богу, вспомнил меня. Из своего дома, овдовев, переехал к дочери. Голос у него молодой, как 40 лет тому назад. Оба издания он знал, но помнит их как небольшие книжечки. Ботаник Х. – экономист из Тимирязевской академии с какой-то русской фамилией, которую он помнил, но, в момент разговора, она вылетела у него из головы. Он надеется ее вспомнить и сказать мне. «Экономист этот «исчез» в 1930-х годах» – сказал В.В. Алпатов. Куда он исчез, я спрашивать не стал…

Намечается заседание с докладом о работах А.А. Любищева. Когда обсуждали этот вопрос, решительно против доклада выступил В.В. Алпатов, заявив, что А.А. Любищев – идеалист. И, вместе с тем, Алпатов переписывался с Любищевым. Большинство подавило возражение Алпатова и доклад должен состояться. Есть слух, что Алпатов везде, где мог, мешал А.Л. Чижевскому и есть еще худший слух. Алпатов и Токин написали отрицательную рецензию на книгу об А.Г. Гурвиче. И самого В.В. Алпатова отовсюду гнали за генетику, несмотря на его огромную работоспособность и образованность.

Из письма Л.И. Красовского от 9 января 1977 года.

«Не ожидал я, а дело с Вашими раритетами продвинулось, хотя и очень мало. Позвонил я Немцову Михаилу Ивановичу, ботанику Тимирязевской академии. Он старше нас и в 1925 году поступил в академию. Из экономистов, исчезнувших в 1930-х годах, он назвал А.В. Чаянова, Макарова и Кондратьева. О книгах он не знает, но наиболее вероятным автором считает блиставшего талантом А.В. Чаянова. Я позвонил снова В.В. Алпатову и тот стал молить о прощении: вспоминал дни и ночи, но фамилию не вспомнил. Я подсказал А.В. Чаянова и он, с облегчением, закричал: «Ну конечно он!». Итак, «ботаник Х.» Разгадан. Это – А.В. Чаянов.

Позвонил физику Владимиру Ксенофонтовичу Семенченко (у него дочь ботаник). Ему 83 года, но память юношеская. Книги он читал. Они юмористические. Автор их А.В. Чаянов. Но посоветовал обратиться к библиофилу Александру Федоровичу Вомпу (А.Ф. Вомп). Очень любезный Вомп сказал, что иллюстрировал книги талантливый гравер Алексей Ильич Кравченко, первоклассный, по его словам, мастер 1920-1930-х годов. О нем и его гравюрах написана книга Разумовской. Спустя малое время, А.Ф. Вомп уточнил имеющиеся у него материалы и сообщил следующее: «Фантастические повести ботаника Х. (автор А.В. Чаянов) изданы автором в 1928 году с гравюрами А.И. Кравченко». Что-то не то? Или то?

Забыл написать, что В.В. Алпатов около 1925 года отдыхал в подмосковном санатории «Узкое» (существует для академиков до сих пор, месячная путевка стоит 400 рублей) вместе с А.В. Чаяновым и там узнал о его повестях от имени «ботаника Х.».

Узнал адрес от В.В. Алпатова и напишу сейчас письмо Игорю Константиновичу Фортунатову в Пушкина Московской области. Он нашего возраста, я был знаком с ним по РЖ ВИНИТИ. Происходит он из Тимирязевки и может что-нибудь сообщить, но видел я его последний раз лет 10 тому назад.

По словам В.В. Алпатова Лев Леонидович Балашов умер две недели тому назад. Он знал все доподлинно. Однако, уже в марте 1976 года, как говорят, он чувствовал себя очень плохо.

Из письма Л.И. Красовского от 24 января 1977 года.

«Ошибся я с фамилией Вомп. Не Вомп, а Вомпе Александр Федорович. Позвонил ему и он ответил очень любезно и очень точно: вятских раритетов у него нет. Библиофилией, в основном по искусствоведению, занимается с увлечением. Это, говорит, его отдушина. Откуда, из какого места отдушина, не знаю.

Из письма Л.И. Красовского от 6 февраля 1977 года.

Из письма Л.И. Красовского от 7 февраля 1977 года.

«Вчера мне звонил Игорь Константинович Фортунатов, а сегодня получил от него письмо. Обещает к марту найти книжечку о парикмахерской кукле и скопировать ее для Вас. По его словам книжечка имеет формат открытки. Содержание ее символическое, непонятное. Книжка была подарена автором Фортунатову старшему (деду Игоря Константиновича), Алексею Федоровичу, у которого жил Игорь Константинович после смерти его отца на фронте под Кенигсбергом в 1915 году. Отец его был хирургом. Дед А.Ф. Фортунатов жил с 1856 по 1925 год. Книжка осталась в библиотеке деда и потом попала к родственникам, у которых он, Игорь Константинович, и надеется ее найти.

О Чаянове в письме есть следующие строки: «Чаянов был учеником Алексеея Федоровича, но почему-то последние годы Алексей Федорович при мне говорил Чаянову, что он в его лице вырастил на своей груди «змееныша». Видимо дело было в широкой общительности и поспешности покойного Александра Васильевича, чего Алексей Федорович не терпел. Чаянов умер примерно в 1938 году в Чимкенте, где работал в облплане».

А.Ф. Вомпе датировал выход книги с иллюстрациями А.И. Кравченко 1928 годом. А А.Ф. Фортунатов умер в 1925 году, и получить книги позднейших изданий не мог. По Вашему письму «Парикмахерская кукла» датировалась вторым годом Республики (1918?).

Письмо Л.И Красовского от 8 февраля 1977 года о книге Андрея Платонова «Избранное» (М., 1966).

Из письма Л.И. Красовского от 14 февраля 1977 года.

Из письма Е.Д. Петряева к Л.И. Красовскому от 7 марта 1977 года.

«По книжной части есть любопытные штучки. Сильная повесть Евгения Носова «Усвятские шлемоносцы» («Наш современник», 1976, №№4-5). Захватила многих. При случае посмотрите.

Недавно познакомился с «кардиоцентризмом» Войно-Ясенецкого (об этом писал и Павлов). Остальное мне показалось неубедительным.

Сейчас ищу сведений по истории гомеопатии. Вятка когда-то была столицей гомеопатии. Знаменитый П.В. Соловьев – вятич, имел тут аптеку. К сожалению, материалов мало. Даже «Домашний лечебник» Соловьева (4 издания!) почти нацело исчез. А там интересная страница о Вятке! Где-то у В.И. Даля были статьи в защиту гомеопатии. А сколько чернил было пролито в спорах! Занятно!

Из письма Л.И. Красовского от 9 марта 1977 года.

Приятно было получить очередную книгу Валентина Дмитриевича Сергеева, да еще о Красовском, о том, что революционер. Если спутают с ним, то вряд ли ошибутся. Конечно, не прочитал, но просмотрел страницы и рисунки.

Бедный Валентин Дмитриевич не боится, что когда-нибудь и о нем писать будут, и что напишут? Знаю жену его Валентину Ивановну (кажется вторую в Вятке все должны знать все про всех). Знаю, что у них был один наследник, нужны деньги.

Лучше всего почти в революционеры, вроде как В. Гете у Энгельса (с.9), попал сам отец Архимандрит, настоятель второклассного вятского Успенского Трифонова монастыря и семинарии ректор Красовский-отец, в монашестве Амвросий. Иероним Геппнер при всей своей учености (он был слоном против Амвросия) дальше третьеклассного монастыря не вышел, хотя и прожил более (или около) 60 лет. Сан хотел снимать с себя! А прослужил лет 30 в архимандритах. Был вторым лицом в Вятке после епископа. Это Амвросий-то! Крамольник!!! Спросили бы у дорогого Валентина Дмитриевича католик ли современный Папа, Его Святейшество, Павел VI?

Из письма Л.И. Красовского от 17 марта 1977 года.

«Задумала моя сестра Гали Ивановна сдать бумагу в утиль, чтобы  купить книгу «Лунный камень». Потребовалось 20 кг. Быстро собрали мы большую кучу газет, но не хватило 1,5 – 2 кг. Тогда сестра предложила сдать обе наши диссертации. Они потянули около 5 кг. Наука-то тяжелая! Пришли мы на приемный пункт утильсырья, а там 100-килогаммовая торговка наотрез отказалась принять наши монографии технических и биологических наук: «Пишут эти дурацкие диссертации. Куды их девать?» – кричала на нас дебелая красавица. «Ну, куды я их дену? Видите, все завалено диссертациями, а вывозить не успевают. Машины взяли на уборку снега».

Все же диссертации складируют на помойках. Московские евреи, из тех, у которых «факт на лице» и коим менять фамилию бесцельно, задирают носы и усердно поганят русский язык. От них я услыхал и «складируют» на лекции по ботанике, причем русские юноши и девицы усердно записывали и запоминали «новейшую терминологию». Вероятно, придется писать «записуровали» и «запоминировали»…

По-немецки глагол часто оканчивается на ilren. Не так ли на идиш?

У архиепископа Никанора (Бровковича) в 1887 году было написано, что Пушкин «Евангелие знает, «Песнь песней» пересказывает, псалмы цитирует». Не цитирует, а цитует. С тех пор сильно съехали на «яровизируют», вместо сабининского «яровизуют» (профессор Сабинин упрямо повторял «яровизуют», а Лысенко, как одессит, «яровизировал»).

Не пора ли охранять природу не только лесов, полей и рек, но и языка? Ведь вятский-то говорок не совсем исчез-то? А сколько с ним погибло идиом и языковых уникумов! А ведь истребили его с ожесточением, с издевками, с насмешками. Пришлось мне слышать его у одной интеллигентной женщины Шукало в Кирове (она давно вышла на пенсию, кажется, Надежда Антоновна). Показалось мне очень хорошо. Может быть ошибаюсь, но даже у простых старушек временами выходило изумительно.

Неужели мой однофамилец заслужил столько внимания, что справедливо о нем сочинять гипотезы? Для меня ни малейшего сомнения нет, что его отец в 1000 раз интереснее и содержательнее, и больше заслуживает гипотез, например, о его подспудной радикальности. Уж не было ли Его Высокопреподобие народовольцем или, хотя бы, масоном?

Из письма Л.И. Красовского от 16 апреля 1977 года.

«Достали «Вестник офтальмологии» (по совету врача) и увидели, что в моей болезни медицина стоит на уровне времен библейского праотца Ноя и его трех знаменитых сыновей и не менее знаменитых потопа и ковчега. На современном циничном языке медиков болезнь не курабельна. Так сказал нам в феврале 1973 года доктор Федоров в институте нейрохирургии про мою жену Ирину: она некурабельная и забирайте ее. Куда? Куда хотите. Держать ее нет смысла. Место нужно для тех, кого еще можно спасти.

Вот уж не ждал, что Вы упрекнете меня в мизантропии. Ну какой же я мизантроп, если в свои 65 лет, я не добавил в мир ни одного микроба зла. Конечно, участвовал в общих злодействах, которых много и которые, по-моему (и по М.А. Булгакову), идут от злокозней Диавола. Ездил, например, на работу в переполненном трамвайном вагоне и помню наступил каблуком на палец ноги в туфле какой-то молодой дамы. Кость хрустнула под моим ботинком. С трудом я повернул голову и выдавил: «Извините!». А ее перекосило от боли, и она не могла ответить, быть может, в состоянии полуобморока.

Сколько раз я получал билет на поезд по командировке без очереди, а сотни женщин, стариков и детей оставались на ночь под открытым небом на жестоком морозе. И я никогда не отдал свой билет никому.

Был счетоводом в колхозе Лысково Лукинского сельсовета под Владимиром по указке парторга – никто туда не шел добровольно. Работал там года три и выдавал по 1,5 грамма зерна на трудодень ежегодно в счет 15% нормы от сдачи зерна государству и МТС. И больше не выдавал ничего. В семьях выбивали по 2000 трудодней и получали по три килограмма ржи в год.Проклинали меня и сейчас клянут. А от меня ли шло это зло? А лысенкизм, которому обучал я детей и студентов с полным знанием педагогического мастерства! Сотни голов до сих пор забиты дикой белибердой от моих стараний. Взяток не брал ни разу. Да и не давали в мое время ни деньгами, ни натурой. Не был грубым и злым, но строгим и требовательным. Не халтурил на уроках и лекциях. И ведь учеников и студентов любил. Возил деревенских ребят в театр и на экскурсии. Какой же я мизантроп?

Ведь и церковник-то я больше всего потому, что церковь обязывает возлюбить ближнего своего, как самого себя. Добро творить ненавидящим нас. И молиться за готовящих нам напасть.

Помню обновленческого батюшку отца Александра Эндеку, который служил в 1929 году в церкви Гребенской Божьей Матери на углу улицы Кирова и проезда Серова, что на площади Дзержинского. В 1930 году отца Александра посадили, а церковь снесли. Летом же 1929 года я работал счетоводом во Всекопромсоюзе, на Кузнецком мосту, и перед занятиями заходил в переполненную церковь каждое утро. Обновленческий батюшка упрощал службу и всегда импровизировал свою молитву, из которой я на всю жизнь запомнил слова: «И не дай мне, Господи, сегодня быть причиной чьего-нибудь несчастья».

Никого я не убивал и не бил ни на войне, ни в лагере. Никого не сажал, не оклеветал, хотя терпел за это колотушки на своих боках.